Его звали Дмитрий Тарасович Кудрявцев.
Несколько раз Кудрявцев летал в Грецию – как раз в то самое
время, когда там находилась съемочная группа Нимотси. Парни из охраны Дана
установили это по корешкам авиабилетов: у кого-то из них были связи с
Шереметьевом. Но самым главным оказалось то, что ныне покойный Александр
Анатольевич Шинкарев был руководителем его службы безопасности…
Круг замкнулся.
И все это произошло без моего участия.
Целыми днями мы с Даном обрабатывали и сопоставляли
полученную информацию, нам нельзя было ошибиться; а по ночам до изнеможения
занимались любовью.
– А как твой концерн? Не развалится из-за отсутствия
руководителя? – как-то спросила я его.
– Я взял отпуск, – улыбнулся он, удобно устроившись у
меня на плече. – Тем более что я по-настоящему не отдыхал последние пять лет… И
вообще, я серьезно подумываю о том, чтобы отойти отдел.
– Отойти от дел?
– Видишь ли, – он на секунду стал серьезным, – все
равно эта история с убийством Шинкарева и его команды обязательно всплывет.
Фээсбэшники не любят вот так вот сдавать своих. И я вовсе не уверен, что
следствие не выйдет на меня… Поэтому я хочу уехать из страны. Вместе с тобой.
Хочу, чтобы ты забыла весь этот кошмар. Чтобы были только ты и я… Чтобы ты
нарожала мне кучу детей. У меня есть небольшой дом под Аликанте. Это Испания,
Средиземноморье. Буду выращивать виноград, как дед, делать вино…
– Хорошо. Только с одним условием.
– Каким?
– Обещай мне, что наши дети никогда не будут
матадорами…
…Наконец вся информация была собрана и все нити сплетены в
один тонкий, едва уловимый узор.
Мы с Даном сидели в кровати, он накрыл меня своим телом, как
плащом. Даже спиной я чувствовала горячее прикосновение его груди – груди,
которую я столько раз целовала, в которой я знала каждый сантиметр, а две
маленькие родинки под левым соском были для меня континентами, которые хотелось
открывать вновь и вновь.
Был вечер среды, еще утром Кудрявцев уехал к себе на дачу
под Бронницы, там он должен был пробыть до пятницы: об этом сразу же сообщили
Дану. Кудрявцев был вообще странным человеком: женщинам предпочитал собак,
субботам – вечер среды; он был похож на волка-одиночку, который только по
недоразумению поселился среди людей. Он уезжал туда без охраны, судя по всему,
он вообще презирал охрану, он не боялся ничего. Такому человеку вполне могла
прийти в голову мысль перерезать женщинам горло и хлестать нежные спины
плетками со свинцовым наконечником.
– Я могу сказать ребятам, и они уберут его, – дыша мне
в затылок, шепнул Дан.
– Нет, – твердо сказала я и повернулась к нему. – Нет.
Это должна сделать я сама. Я слишком долго ждала этого.
– Я понимаю. – Он еще крепче обнял меня. – Я понимаю… Я
поеду с тобой.
– Я должна это сделать. И не только потому, чтобы
отомстить… Я была совсем другой, когда он появился и разрушил мою жизнь. Я была
другой, и ты никогда не полюбил бы меня той, прежней. Но теперь я стала тем,
кем стала, и именно я сегодняшняя хочу взглянуть ему в глаза, перед тем, как
спустить курок. Жаль только, что никто никогда не узнает, за что его убили. И
никто не узнает, что это сделала именно я…
Дан долго и напряженно молчал. Я видела, как какая-то мысль
промелькнула в его темных зрачках. И он заговорил, осторожно подбирая слова:
– Почему?.. Мы ведь можем… Послушай, мне пришло в
голову только что – мы ведь можем оставить записку. Записку, когда все будет
кончено. Это как приговор – все имена, все те, кто погиб. В этой записке будет
твое прежнее имя – имя единственного исполнителя, единственного палача, ведь
Мышь тоже не должна уйти просто так. Она сделает то, что должна сделать. И
тогда окончательно станет тобой и ты примиришься со своим прошлым. Или
оставишь, забудешь его навсегда. А мы с тобой улетим в Испанию… Послезавтра, я
уже заказал билеты. Никто никогда не будет искать Еву Апостоли. А Мышь должна
отомстить, ведь именно этот человек когда-то убил ее!..
– Может быть… Может быть, ты и прав… – задумчиво
сказала я.
* * *
…В двенадцать ночи мы уже сидели в машине в нескольких стах
метрах от дачи Кудрявцева. Ближе подъехать было невозможно – его дача по
периметру была снабжена видеокамерами. В кармане у меня лежал “браунинг” –
идеальное оружие для женщины, мстящей за свою поруганную честь. В другом
кармане – записка, которую я написала еще в квартире Дана. Она далась мне нелегко,
но написать ее стоило, Дан был прав. В ней я первый раз за последнее время
обращалась от имени Мыши, я открыто называлась тем именем, которое мне больше
не принадлежало. Я подробно написала, почему сделала это, почему убила. И самым
странным, почти нереальным, было то, что я говорила в прошедшем времени о
человеке, который был еще жив и сейчас ходил по своей огромной безлюдной даче,
почесывая живот, и трепал за уши собак – их у него было две, так же как у
Грека, только порода поприземистее, не такая изысканная – ротвейлеры…
А теперь я сидела в машине рядом с Даном и он держал меня за
руку. Я знала, что послезавтра мы будем в Испании, которую я уже любила, а
сегодня он обязательно купит мне тридцать три розы.
Когда все кончится.
– Пора, – сказала я, и он крепко сжал мои вспотевшие от
решительности ладони.
– Я подстрахую тебя, я буду рядом. – Нагнувшись, он
поцеловал меня в губы онемевшими от волнения губами.
– Да. – Я уже не слушала его, я уже была там, на даче,
скрытой высоким забором.
Всего несколько сот метров отделяли меня от финала. Подойдя
к даче, я несколько секунд раздумывала, а потом решительно нажала на кнопку
звонка.
Во дворе раздался дикий собачий лай.
– Что вам? – спустя некоторое время раздался голос в
динамике.
– Я из Москвы приехала… – Я вспомнила, какой бездарной
актрисой была Юленька в преддипломной “Лысой певице”, и понадеялась, что сыграю
более убедительно. Я ощущала удивительное, почти ледяное спокойствие, как будто
вернулась домой в конце пути. Это и был конец пути. Сейчас будет убит главный
опереточный злодей, и кровавый гиньоль закончится навсегда.
– Слушаю вас.
– Я от Богдана. Он в милиции… Его повязали с марками,
избивают, не дают даже позвонить. Он попросил меня позвонить вам… Меня
выпустили, а его держат…
Это был беспроигрышный вариант. Богдан – заблудший сын
Кудрявцева – был его единственным слабым местом. Богдан приторговывал ЛСД,
постоянно влипал в неприятные ситуации, а отец так же постоянно вытаскивал его
из тюрьмы.
– Я пыталась дозвониться, но у вас телефон не
пробивает… – И это было в десятку: два часа назад ребята Дана отрезали
Кудрявцеву телефонный кабель.
– Я знаю, – угрюмо сказал Кудрявцев, – сейчас открою.
Входите…