– Их снова тридцать три? – слабым счастливым голосом
спросила я, и силуэт розового букета на столе стал неясным, размытым.
– Да, да, – прошептал Дан, – только не мешай мне
сейчас, я готов отправиться в путь и заблудиться в тебе.
Я закрыла глаза, предоставив Дану все самые затерянные
уголки моего тела. Его губы осторожно исследовали их, и каждое прикосновение
вызывало ослепительную вспышку света и было почти невыносимым. Я чувствовала,
как из прохладных губы становятся жаркими, почти обжигающими, оставляя после
себя рубцы незаживающей, неутоленной страсти. Дыхание Дана становилось тяжелым,
оно заполняло каждую клеточку моего тела и теперь билось и ревело там, как
огонь… Наконец его губы сомкнулись над моими сосками, сразу же ставшими
твердыми, как маленькая галька на побережье его моря, и тогда я не выдержала, я
поняла – еще секунда, и я просто умру от этой долго сдерживаемой страсти.
– Возьми меня… Возьми меня, пожалуйста… – прерывающимся
голосом шептала я. Но губы Дана не послушались, они вероломно скользнули вниз,
они решили измучить, измотать меня, довести до исступления, ранить в самое
сердце, как оглушенного боем быка. Теперь прикосновения губ стали похожи на
воткнутые в круп бандерильи “подер-а-подер”; на удары кинжалом, на пассы
матадора на залитой кровью арене корриды – Дан даже называл мне их в ту ночь на
море, и я запомнила, как запомнила все, что касалось его жизни: изящные, как
будто вышитые бисером слова, похожие на любовь и смерть одновременно, –
“вероника”, “паса-де-печо”, “чикуэлинас”, “натураль”… Сейчас он убьет меня –
сейчас, сейчас…
– Я больше не могу, я умру, я не вынесу этого… Ну
пожалуйста…
И тогда он накрыл меня собой, как накрывают детей старой
курткой от летнего теплого дождя, как накрывают платком лицо Христа, чтобы
вытереть с него пот; как накрывают листьями лопуха сладкие куски дыни, чтобы их
не били осы… Как накрывают волной иссушенный берег… Он накрыл меня, и я
почувствовала, что вместе с ним в тело вошла потерянная мною жизнь…
Это продолжалось бесконечно, он вел и вел меня за собой,
подталкивая к вершине растрескавшимися от страсти губами, – и я ощущала каждый
изгиб, каждое движение его узкого тела, я отвечала тем же. Спутавшиеся волосы,
спутавшиеся губы – я знала, что уже никогда не найду в себе себя – только Дана.
И, когда мы, обессилев, преодолев сумасшедший пик страсти,
наконец спустились в долину, так и не смогли распутать ни тел, ни губ, ни
волос…
…Я проснулась от поцелуев, совсем других, нежно-утренних, но
тоже опасных: в самой глубине этих поцелуев дремала страсть, ей ничего не
стоило перегрызть цепь и вырваться на свободу.
– Как ты? – спросил Дан, и совсем рядом я увидела его
расширенные темные зрачки. Он сидел на краю кровати, низко склонившись надо
мной.
– Я люблю тебя и очень хочу есть… – жалобно сказала я и
прижалась к нему лицом.
– Ты не разочарована?
– Разочарована тем, что первым проснулся ты.
– Я вообще не спал. Я смотрел на тебя.
– И что?
– Мне очень хотелось сказать тебе, что я люблю тебя, но
я побоялся разбудить. Пришлось перенести признание на утро.
– Признавайся.
– Я люблю тебя.
– А я хочу есть…
– А я люблю тебя.
Я не могла оторвать взгляда от его сросшихся бровей, от
взъерошенных волос, от губ, которые признавались мне в любви…
– Я передумала. Я не хочу есть. Я хочу тебя.
Я откинула одеяло, и мое тело застыло в ожидании. И он лег
со мною рядом, и обнял меня, и все началось – и повторялось снова и снова…
…И снова я сбежала от Дана в сон, только чтобы не потерять
голову, потому что сердце было потеряно навсегда…
И когда я проснулась, Дана опять не было рядом со мной.
Опять были сумерки, но теперь он сидел за монитором компьютера. Его
сосредоточенный затылок притягивал меня как магнит. Я тихонько встала, подошла
к нему и обняла за плечи.
– Ты проснулась? – спросил он, сосредоточенно
вглядываясь в монитор, по которому бежали какие-то строки: все это было для
меня китайской грамотой.
– Нет, все еще лежу в постели и похрапываю в твоих
объятиях. Поужинаем?
– Я уже сожрал половину холодильника. И сейчас снова
должен уехать. Я ведь просмотрел эту кассету, несколько раз, заставил себя это
сделать. Посиди со мной…
Дан взял меня на руки и стал тихонько качать.
– Это ужасно. Я даже представить себе не мог, – по его
лицу пробежала тень, – представить не мог… Но, кажется, там есть одна зацепка,
один маленький план, ради которого стоит убить не одного человека. Я думаю, мне
удастся его увеличить и списать на дискету.
– Кажется, я знаю, о чем ты говоришь, – просто сказала
я.
– О чем?
Мне показалось, что тело его напряглось, – так напрягается
тело охотника, когда он чувствует, что чужой плешивый ястреб собирается уволочь
из-под носа добычу, которую он выслеживал несколько дней. И никаких лавров ему
уж точно не достанется…
– Там есть один кадр, когда камера уходит из комнаты,
уже после смерти Юленьки. Силуэт автомобиля, две фигурки рядом с ним, но ничего
рассмотреть невозможно. Дохлый номер.
Дан внимательно посмотрел на меня:
– Знаешь, я восхищаюсь тобой. Я действительно тобой
восхищаюсь. Только в одном ты не права – такие вещи вполне реально увеличить
при нынешнем уровне техники.
– Микеланджело Антониони, фильм “Блоу ап”,
“Фотоувеличение”, – меланхолично сказала я. – Там один не в меру любопытный
фотограф, типа меня, тоже пояснял нечто необычное… Если случайно обнаруженный
труп может быть необычным. Вот только при сильном увеличении понять ничего
конкретного невозможно. Черты расплываются и теряют резкость.
– Твой фотожурналист не занимался компьютерами. Сегодняшние
технологии позволяют произвести увеличение почти без потерь, нужно только
перегнать изображение на дискету. Этим я и собираюсь заняться сегодня ночью.
– А дома нельзя? – В моем голосе прозвучали нотки
ревнивой домохозяйки, я не хотела расставаться с Даном ни на миг.
– Для этого нужно специальное оборудование… Как
думаешь, существуют еще кассеты, дублирующие эту?
– Если бы они существовали, Александра Анатольевича
смели бы совсем другие люди, и поставили бы к стенке они, а вовсе не Дан
Сикора, – рассудительно сказала я.
– Слушай, ты меня просто потрясаешь! – Дан поцеловал
меня. – Тебе нужно работать в ФСБ, а не быть возлюбленной жалкого
компьютерщика.
– Это ты-то жалкий?!
– Я-то, я-то, – Дан улыбнулся, почти так же, как на
таиландской фотографии.
– Тебе понравился Таиланд? – вдруг спросила я.
