…А потом и сама Венька перекрасилась в темно-рыжий.
Но я бы даже не заметила этого, если бы не Фарик. Фарик, с
которым она приехала в ту февральскую ночь, когда мы решили написать забойную
криминульку и продать се по сходной цене. Фарик довольно часто приезжал в
Бибирево, в отличие от Марика, почти исчезнувшего с моего горизонта после
неудачной сцены соблазнения.
– Ты видишь, что с собой эта дрянь уделала?
Покрасилась! – с порога заявил мне Фарик и на секунду застыл, рассматривая мой
собственный, так похожий на Венькин, цвет волос. – По-моему, это сговор! У вас
появилась униформа, а, девчонки?
– Конечно, мы же играем в одной команде! Только это не
униформа, а унисекс. Сейчас модно в Европе. Слушай, Мышь, мне сейчас этот
узбек, – Венька ткнула Фарика в бок, – потрясающую историю рассказал!..
Я не удивилась – все, через одну, истории Фарика были
потрясающими – от банальной бытовой поножовщины до рафинированного заказного
убийства. Фарик рассказывал леденящие душу подробности с веселым цинизмом, что
придавало любой смерти почти балаганный характер. Смерть в изложении Фарика
затягивала и была нестрашной. Смерть в изложении Фарика казалась бездарной
статистикой, сующей свои коротенькие банальные реплики невпопад.
И когда Фарик после двухчасового сидения на кухне тактично
отправился в туалет – отлить безмерное количество баночного пива, которое мы
пили в ту ночь, – Веньке пришла в голову счастливая мысль: записать только что
рассказанную кровавую страшилку именно в ключе Фарика – разухабистом, циничном
и безумно смешном.
Для подобного стиля я была тяжеловата, мне хватало
иронического взгляда на мир, и я решила просто слепо скопировать Фарика. Мне
всегда удавалось копировать кого бы то ни было.
Удалось и сейчас.
Через месяц был готов сценарий, сдобренный юмором Фарика,
Венькиной страстью и прошитым автоматными очередями телом и вполне
профессионально записанный мной.
Венька назвала его по-идиотски: “К, истории двойного
убийства на Плющихе”. Но тем не менее сценарий был со свистом принят каким-то
полубезумным продюсером-азербайджанцем и сразу же запущен в производство.
Мы с Венькой подписали отдающий липой договор, получили наличные
и отправились на Алексеевскую.
* * *
…Там нас уже ждали водка, икра, плов и Фарик с Мариком.
– Сюрприз! – крикнула с порога Венька. – Знакомьтесь,
это Мышь, она классные сценарии пишет, просто гениальные.
Фарик и Марик явно не ожидали моего появления и сразу
помрачнели. Их неудовольствие было столь очевидным, что мне сразу же захотелось
напиться.
Я так и сделала – надралась вусмерть и отключилась. Я даже
толком не рассмотрела их огромную, похожую на футбольное поле комнату,
заставленную диким количеством оплывших свечей; ни кровати, ни дивана не было
вообще – только мягкие маты, усыпанные лепестками. Цветов было море – розы и
хризантемы.
Только розы и хризантемы.
И больше ничего.
…Я проснулась среди ночи – голова раскалывалась, шея затекла
– меня, как тряпичную куклу, сунули в огромное кресло. Я проснулась от голосов
– яростно-тихих, осуждающих, требующих, молящих.
Скрытая в них страсть так испугала меня, что я даже не
решилась открыть глаза, лишь слегка разлепила их; я подсматривала в щелки век,
как в замочную скважину.
Они – все трое – были в противоположной стороне комнаты у
окна. Венька сидела на матах, совершенно недосягаемая в свете уличного фонаря.
Недосягаемая для меня и несчастных мальчиков, обложивших ее, как волчицу.
Солировал Марик:
– Это предательство, как ты не поймешь?! Ты пытаешься
быть похожей на эту свою Мышь, на это пустое место… С ней ты предаешь всех нас…
Всех четверых… Мы же поклялись… Ты сама заставила нас поклясться! Ты сказала,
что так будет всегда!..
– Сказала, а теперь передумала, – пропела Венька. Марик
занес руку для удара, но Фарик перехватил ее.
Возникла внезапная мальчишеская драка, кончившаяся через
минуту обоюдно разбитыми носами.
– Пусть она уйдет, – теперь уже спокойно сказал Марик,
слизывая кровь.
– Скорее вы уйдете, – дразнила их Венька.
– Слушай, она ничего нам не сделала… Но ты же не
хочешь, чтобы мы ее возненавидели только потому, что она стала иметь какое-то
отношение к тебе?..
– Скорее я вас возненавижу, – Венька упрямилась; мне
вдруг стало страшно – и от их ненависти, и от ее защиты, в которой я не
нуждалась.
"Стервецы маленькие, молокососы – куда ты только
влезла. Мышь, встань сейчас же и скажи: “Общий приветик, исчезаю из вашей
плебейской жизни навсегда…” или что-нибудь другое в этом роде.
Но, пока я подбирала “что-нибудь другое в этом роде”, Марик
процедил сквозь зубы:
– Может, того? Убрать ее? Нет человека – нет проблемы.
– А может, того… Убрать меня? Нет человека – нет
проблемы. И вы свободны, мальчики!
Теперь не выдержал Фарик – он ударил Веньку наотмашь, хорошо
заученным жестом; это уже было похоже на ритуал.
– Сейчас еще врежу, если не прекратишь это
сумасшествие!
– А мы уже давно сошли с ума. С тех пор, как впаялись в
этот проклятый грузовик. Или нет?! Фарик снова поднял руку.
– Лежачего не бьют, – в лицо ему засмеялась Венька. Она
вытянулась на матах и начала мучительно медленно расстегивать пуговицы на
рубахе. – Может быть, поможете беззащитной одинокой девушке?
Их не надо было просить дважды – я видела, как спадают
рубахи с их крутых, почти одинаковых плеч; я слышала, как щелкают языки их
ремней, как нетерпеливо рвутся “молнии” на джинсах…
Мальчики рухнули в Веньку, как в пропасть; они накрыли ее,
как волны, – я помнила эти волны моего южного причерноморского детства: тебя
накрывает с головой и нечем дышать… Должно быть, Веньке тоже нечем было дышать,
и она застонала. Мальчики повторили ее, как эхо. Их волосы спутались, их тела
переплелись, и я впервые подумала о том, как они красивы. И я впервые подумала
о том, что такими красивыми, почти совершенными, они могут быть только втроем –
наконец-то собранные детали, наконец-то сложенная мозаика…
И, когда Венькина голова победно вознеслась над
обессиленными, выпотрошенными телами мальчиков, я вдруг увидела ее широко
раскрытые глаза – всего лишь отражение моих раскрытых глаз. Наши взгляды
встретились – и она улыбнулась мне.
…Мне даже не пришлось возиться со входным замком – дверь
открылась легко; эта квартира, этот чужой закрытый самодостаточный мир
выталкивали меня, гнали прочь.
Я добралась домой под утро, сложила Венькины вещи в кучу,
вытащила их в прихожую и здесь же, возле них, заснула тяжелым сном.
