– А самолет? – глупо спросила я. – Неужели всего этого
не было, неужели все это мне только приснилось? Не приснилось, не могло
присниться – мои волосы пахли солью от близкого и покинутого моря, а в одежде
ощущалась невесомая влажность – так бывает от ночного присутствия большой воды.
Да и Дан был небрит, щетина уже проступила. Я протянула руку и коснулась его
подбородка. Восхитительная небритость сразу же успокоила меня – это живой
человек, а вовсе не ангел, перенесший меня на старый маяк.
– Похоже, что не приснилось, – успокоил меня Дан. –
Полвосьмого… Мы вернулись, хоть и с маленьким опозданием. Я ведь обещал.
– А как я оказалась в машине?
– Мне просто не хотелось вас будить… Неужели я заснула
так крепко, что даже не почувствовала, как Дан перенес меня?.. Это было
странно, это было не похоже на Еву – ту, которая всегда настороже. Но что
теперь я знала о себе? Одно-единственное: я хотела, чтобы этот человек никуда
не уходил.
– Подниметесь ко мне? Я угощу вас кофе.
– Если я поднимусь, меня будет трудно выгнать.
– Обещаю, мне и в голову не придет вас выгонять.
– Увы, – Дан с сожалением развел руками. – У меня
сегодня чертова масса работы. Три встречи с утра.
– Значит, праздник кончился.
– Похоже, что нет. – Он взял мою руку и нежно поцеловал
ее. – Если вы не возражаете… Если вы не будете против – я приеду к вам вечером…
– Я не буду против. Что теперь вы хотите мне показать?
Меня будет трудно удивить после сегодняшней ночи.
– Ну, острова Мартиника я не могу обещать. И Берега
Скелетов тоже. Но если вас не разочарует частнопрактикующий верный рыцарь…
– Не разочарует.
– Тогда я позвоню вам в пять.
– Вы же не знаете моего номера телефона. – Ева
определенно обладала аналитическими способностями, нужно отдать ей должное, она
никогда ничего не забывала.
– Сдаюсь, сдаюсь, – Дан поднял руки. – Конечно с, я
знаю ваш номер телефона. Я узнал его у Сергея. Но разу им не воспользовался…
"Маленькая ложь рождает большое недоверие, Штирлиц”, –
сказала бы Алена, но Алена была мертва.
– Маленькая ложь рождает большое недоверие, Штирлиц, –
сказала я Дану вместо Алены, наставительно подняв палец.
– Тогда вы должны знать, что маленькая ложь – это
спутник влюбленных, – просто ответил Дан. – Это лишь часть признания, которое я
собирался вам сделать.
Я приложила ладонь к губам Дана:
– Не сейчас…
– Хорошо. Тогда в пять. Я позвоню вам.
– Да.
, Он помог мне выбраться из машины и снова поцеловал руку на
прощание.
– Это был мой лучший день рождения. Спасибо вам, Ева…
Я коснулась губами его щеки.
– Вы свозили меня на курорт, теперь я перестала
завидовать толстым женам советских номенклатурных работников. А если серьезно –
это было удивительное приключение. Спасибо, Дан.
…Он резко взял с места – ему нравилась скорость, я поняла
это еще у моря, когда он выжимал из стареньких “Жигулей” все, на что они были
способны.
Я закрыла за собой дверь подъезда – замечательно унылого,
потрясающе обыкновенного, – и тут же силы оставили меня. Я присела на ступеньки
и прижалась лицом к крашеным прутьям лестницы: мне хотелось спать, мне хотелось
плакать, мне хотелось видеть Дана, мне хотелось долго не видеть его, чтобы при
встрече сказать: “Как долго тебя не было. Я устала жить без тебя…”; мне
хотелось, чтобы эта ночь повторилась, чтобы она повторялась еще и еще…
– Вам плохо, девушка? – раздался голос за спиной.
Старик с маленькой собакой внимательно рассматривал меня. Собака, крошечная
жалкая левретка со слезящимися глазами, тоже взирала на меня с любопытством.
– Нет, мне хорошо, – ответила я старику, внезапно
полюбив и его, и собаку. – Мне очень хорошо. Но ведь так не бывает… Так не
может длиться долго. Как вы думаете?
– Я думаю, вам не стоит сидеть на камне, –
рассудительно сказал старик, – вы простудитесь.
– Может быть, мне стоит влюбиться? Может быть, мне
стоит поверить ему?
Я поднялась, пропустив старика, и отправилась к себе.
…Сунув ключ в дверь, я сразу же поняла, что что-то
произошло: ключ не проворачивался в замке. По инерции я еще возилась некоторое
время и даже толком не успела ничего понять, когда дверь тихонько скрипнула и
приотворилась. Все мысли сразу же предательски оставили меня, а море стало
таким же далеким, каким ему и положено быть для жителей северных городов.
Праздник кончился.
Только не входи.
Я судорожно соображала: Олег Васильевич – нет, он никогда бы
так не поступил, ласки и горностаи всегда осторожны, а их узкое тело может
втиснуться в любую щель без малейшего урона для последней… Сломанный замок был
похож на яростную акцию устрашения – и я тотчас же подумала о кассете, письме и
сумочке, оставленных у Володьки, – Боже мой, я совсем забыла о них. А об этом
не стоило забывать ни на минуту – когда в квартиру Володьки вломились слесарь и
возмущенный сосед – там не было ничего… Я была защищена от неизвестности только
дверью, и даже Дан не мог помочь мне – сейчас он наверняка мается в пробке на
Сухаревской, в это время всегда дикие пробки… Какой у него нежный небритый
подбородок.
Я тряхнула головой: думать о нем перед дверью вскрытой
квартиры – это полный идиотизм, неужели ты действительно влюбилась? Это ясно
давно, зачем задавать глупые риторические вопросы…
В квартире было тихо – так тихо бывает лишь в отсутствие
людей, от них не расходятся волны напряжение ожидания. В конце концов, глупо
стоять на лестничной площадке, надо войти и посмотреть… В прошлый раз, когда ты
вошла в свою собственную открытую квартиру, ты обнаружила там лишь мертвого
Нимотси и двоих его убийц. Тогда тебе повезло. Может, и сейчас повезет – глупо
стоять на лестнице, глупо, глупо…
За дверью было по-прежнему тихо.
Ну давай, не вечно же стоять здесь, и Дан должен позвонить в
пять часов…
Я вошла, оставив дверь открытой настежь, чтобы сохранить
себе путь к отступлению. Но в квартире никого не было.
Никого и ничего, кроме изуродованной до основания комнаты,
вспоротых кроватей, развороченных кресел, опрокинутого стола, разобранного
телевизора, перевернутых видеомагнитофонов.
Точно такой же беспорядок царил и в кухне, все содержимое
настенных шкафов было вывалено прямо на пол и теперь лежало на паркете,
пересыпанное гречневой крупой, которую я купила пару дней назад…
Я не удержалась и села на изуродованный подлокотник кресла:
вот оно, сезон охоты начался, какого только тигра ты решила подергать за усы? Я
была почти уверена, что тигр откликается на имя Александр Анатольевич и, вполне
вероятно, они и сейчас следят за мной. Логично предположить, что Шинкарев хочет
выяснить, кто же за мной стоит: в то, что я, одиночка, довольно сложно
поверить, я его понимаю. Но мне было не до логики – Боже мой, провидение взяло
меня за потную ладонь, когда я решила оставить дневник и кассету у Серьги, они
опоздали…
