Небольшой салон самолета был оборудован с комфортом и
вкусом, включая маленький бар. Пока самолет выруливал на взлетную полосу,
отрывался от земли и набирал высоту, мы молчали. Дан сидел напротив меня, и у
меня все время падало сердце – всего лишь воздушные ямы, ничего больше.
Дан достал из бара шампанское и два бокала, наполнил их,
один протянул мне.
– И часто вы катаете девушек, которые вам нравятся? –
не удержалась от шпильки я.
– Нет, – просто сказал Дан. – Вы первая.
– Неужели?
– Покончим с формальностями. Я не женат и никогда не
был женат. Я руководитель концерна, который занимается оргтехникой и
программным обеспечением. Ну, и некоторыми другими видами деятельности. Я
ненавижу пенку на молоке, мне нравится Испания, Ив Монтан и хороший коньяк. Еще
мне нравитесь вы.
– Ив Монтан и хороший коньяк! Неплохая компания. Я
польщена. Давайте все-таки выпьем за ваш день рождения, если вы не соврали.
– Я не соврал. Хотя я смотрю на вас и совершенно
забываю о нем.
– За вас!
Мы выпили шампанское, и оно сразу же ударило мне в голову –
будь осторожна, Ева…
– Серьга сказал, что вы купили мой портрет.
– Серьга?
– Сергей, художник…
– Так вот источник утечки информации! Да, я купил ваш
портрет. Мне он очень нравится, но в нем есть единственный недостаток…
– Он не закончен.
– Вовсе нет. Мне как раз нравится, что он не закончен.
Он несовершенен, и в этом его прелесть. Совершенство всегда мертво, и нет
ничего скучнее этого. Нет ничего скучнее смерти.
Действие шампанского не проходило, поэтому мне трудно было
спорить с Даном. В последнее время я не вылезала из чужих смертей, и
определение “скучный” было самым далеким от их сути. Я вдруг подумала, что
состою из них, как из атомов, они складываются в разноцветные генетические
цепочки и передадутся мне по наследству во всех последующих жизнях. Смерть
Ивана изменила мою душу, смерть Нимотси и Веньки изменила мое лицо, смерть
Алены, Фарика и последующие две смерти были причинами и следствиями. Смерть
Володьки подарила мне сегодняшний вечер в самолете и Дана… Восемь смертей… Я
знала, что еще придет время, когда они будут являться ко мне по ночам. Но
сейчас мне не хотелось ни о чем говорить. Пусть говорит Дан.
Но и Дан молчал, он только внимательно рассматривал меня. Я
сама налила себе шампанского и спросила:
– Тогда в чем же его недостаток? – Сотни маленьких
невинных мазков на холсте никому не могли причинить зла, и уже в одном этом был
не недостаток, а достоинство.
– К сожалению, портрет не умеет говорить. Его нельзя
коснуться, его нельзя увидеть ни в гневе, ни в радости. Он смотрит только в
себя. А мне хотелось бы, чтобы он посмотрел на меня.
Я посмотрела Дану в глаза.
– Как сейчас?
– Почти. – Дан смутился и снова замолчал.
– Когда мы прилетим? – спросила я – только для того,
чтобы помочь ему выбраться из непроходимых дебрей молчания.
– Через два часа.
– Что это за город?
– Маленький городишко… Я всегда делал вид, что не имею
с ним ничего общего. Масса приезжих с севера, которые плохо загорают, кожа не
та… Все в шортах и сарафанах, но зато в одинаковых соломенных шляпах. Много
инжира, много вина, чуть меньше абхазцев. Их женщины всегда в черном, даже в
тридцатипятиградусную жару, моря они не видят годами, хотя и живут рядом.
– Кажется, там была война, совсем недавно…
– Там и сейчас предчувствие войны. Но море все такое
же.
– У вас странная фамилия – Сикора… Дан удивленно
посмотрел на меня:
– Вы знаете обо мне больше, чем я предполагал.
– Не волнуйтесь, это единственная скудная информация,
которой я обладаю. И все-таки…
– Вообще-то ничего странного в ней нет – это просто
венгерские корни. Мой дед был венгром, служил в личной охране Хорти.
– Хорти?
– Хорти – венгерский диктатор, союзник Гитлера.
Несколько трусоватый союзник. Когда он бежал, деда причислили к хортистам, он
был вынужден скрываться.
А потом, где-то в Европе, встретил бабку, которая
возвратилась, из концлагеря. Они полюбили друг друга, хотя это казалось почти
невозможным. Она-то и привезла его Союз, она и слышать ничего не хотела о том,
чтобы остаться в Венгрии – или где-нибудь еще. Она слишком любила инжир, и
курортников летом, и соломенные шляпы. Деду пришлось поехать с ней, он слишком
любил ее. В нашем роду мужчины всегда следуют за женщинами, даже если это
грозит им бедой. Они вернулись в тот самый город, куда мы летим. Она выдавала
деда за украинца из Чопа, это легко было сделать в послевоенной неразберихе. И
потом – Чоп, это самая граница – Чехословакия и Венгрия, там много мадьяр.
Фамилию пришлось модифицировать, получилось – Сикора. Ничего
сверхъестественного.
– Действительно ничего.
– Мои дед и бабка принадлежали к враждующим режимам, но
полюбили друг друга. Так что я считаю, что в жизни нет ничего невозможного.
По-моему, я заговорил о нас. Теперь вы расскажите мне о себе.
Вопрос застал меня врасплох – я совершенно не знала, что
рассказывать Дану. У меня не было прошлого, а то прошлое, которое я смутно
помнила, – умерло вместе с несчастной Мышью. Мрачный хирург-пластик постарался
над моим лицом, но так и не удосужился вылепить новой жизни. А у меня самой не
было времени об этом хорошенько подумать. Но даже если бы я попыталась, то
обязательно запуталась бы во вранье. Я не хотела врать. И не хотела казаться
лучше, чем есть.
– Как-нибудь потом. – В самом деле, не об убитых же
мною людях ему рассказывать.
– Хорошо, – неожиданно легко согласился Дан. – Мне
просто хотелось побольше узнать о вас…
…Мы приземлились на маленьком аэродроме, еще пахнущем
умершим летом – разительный контраст с Москвой. Сквозь треснувшие бетонные
плиты рулежки пробивались стрелы пожухлой травы. Здание аэропорта было тускло
освещено – почти нет рейсов, объяснил мне Дан. Возле него нас уже ждала машина
– старенькие “Жигули” со вставленными ключами зажигания. Дан бросил спортивную
сумку на заднее сиденье и деловито устроился за рулем.
– Не очень-то похоже на то, что вы не были здесь
пятнадцать лет, – сказала я. – И не очень-то это похоже на спонтанную
одноразовую акцию.
– Я действительно не был здесь пятнадцать лет. Но в
остальном вы правы – мероприятие подобного рода требует некоторой
предварительной подготовки. У меня ушло на это три дня и несколько телефонных
звонков.
– Вы были уверены, что я полечу с вами?
– Нет, я не был в этом уверен. Но я очень этого хотел.
Думаю, Сергей очень хороший художник.
