– А где Кроткий?
– Ты жалеешь, что не проснулась между сразу двух мужиков? Да вы баловница, мэм!
– Ну, Лёш! Ну, хватит шутить!
– Ладно. Кроткий ушёл где-то после полуночи. Я самолично проводил его до входной – она же выходная – двери. Ты хочешь спросить меня, почему и он не остался ночевать, хотя места на полу много, равно как и старых тряпок в шкафу твоей тётки? Не знаю, что и ответить тебе. Ушёл, и всё.
– Наверное, ему не понравилось, что я напилась.
– Да нет, ты была так мила, забавна и смешлива, что вряд ли это могло хоть кому-нибудь не понравиться. Он ушёл, потому что я остался. Скорее всего, именно так. Поскольку он позаботился бы о тебе ничуть не хуже меня. А я – ничуть не хуже его. Но ты ещё и поболтать любишь, а в этом он не очень силён. Во всяком случае, с тобой. Он тебя боится. И в сдерживании плотских желаний я посильнее его буду. Этого с тобой он тоже боится.
– Надеюсь, пижаму я сама надевала? – подозрительно прищурилась Полина, пропустив пассажи о «плотских желаниях» мимо ушей.
– Ну как тебе сказать… Почти. Во всяком случае, ты покорно подставляла ручки и старательно целилась ножками в штанишки.
– Лёшка, ты – собака!!!
– Детка, не говори при мне это слово…
В ближайшее время
Есть очень много разных времён. Узаконены основные (плюс-минус вариации, в любых языках): прошедшее, настоящее и будущее. Если мне не изменяет память, то касаются времена в большей степени глаголов. Был, есть, будет. А существительных не касаются вовсе. То есть буквально – если рядом нет глагола, то оно (существительное) вроде как совсем без времени получается. Или сразу во всех. Примус и Примус. Был, есть, будет. Или вот не Примус, а ваши любимые часы. Пока часы у вас есть – они часы. Когда их уже не будет – они уже не будут часами. Или будут, но не вашими. Или вашими, но вас уже не будет. М-да… И тогда часы станут – были. Но это будет потом. Тем самым, светлым потом, для которого вы сейчас. А ваше сейчас – это не то «сейчас», что прямо сейчас, когда вы читаете эти строки, а как раз то, что настанет в то самое ближайшее время, когда моё занудство заставит вас бросить книгу и заняться чем-нибудь действительно интересным. В связи с этим следующий абзац можно считать нашим с вами общим ближайшим временем. И хватит об этом!
Вот Полине в ближайшее время надо было привести себя в порядок, кое-что выучить и отправиться на ночную смену в операционную травматологического отделения железнодорожной больницы. Чтобы в светлом, желательно не слишком отдалённом «потом» купить себе курточку своей мечты. Да и Примусу надо было отчаливать по своим делам. Поэтому, как ни велико авторское искушение на потребу читательскому желанию оставить Полину с Примусом на благостном матрасе в комнате коммунальной квартиры друг с другом и котом Тигром и свести разом всё к «жили долго и счастливо и умерли в один день», – увы, увы и увы. И даже ах!
– Мне снился странный сон. Видимо, это влияние алкоголя на мой не слишком привыкший к нему мозг, – сказала Полина Примусу, уже приготовившему им кофе.
– Только что поближе познакомился на кухне с мегадворником!.. Прости, прости. И что за сон тебе снился?
– Мне снилось, что Тигр подружился с крысой. В тот момент, когда она жевала корешок атласа Синельникова.
– Этот сон означает, что… – Примус изобразил значительное выражение из своего лица и зловеще прошептал: – Что в ближайшее время тебе придётся усиленно учить анатомию человека! Ибо грядут зимние госы второго курса!
– Балбес ты, Лёшка! – прыснула Полина.
И наши фигуранты расстались, нежно почмокавшись в щёчки, до предстоящего учебного понедельника.
В ближайшее время Полина не только работала и много училась. В ближайшее время Полина очень сильно сдружилась с… Тонькой.
Антонина, несмотря на только отчалившего в мир иной, где нет ни забот, ни энтерита, щенка-подростка, тут же обзавелась новым догом. И опять мраморным. Татуня-вторая преданно бороздила за своей хозяйкой просторы коммунальных помещений и, как все предыдущие собаки, души в своей властительнице не чаяла. Впрочем, эта особенность характерна для всех собак по отношению к своим людям. Ещё у Тоньки, невзирая на отягощённость мужем и тремя детьми, почему-то была масса свободного времени, коего совсем не было у Полины, вовсе без мужа и детей. На ум приходит какая-то банальность о том, что у бездельников всегда масса времени, а у трудоголиков острая его нехватка. Хотя нет, постойте! Народная истина, кажется, гласит с точностью до наоборот: у бездельников времени никогда и ни на что не хватает, а трудоголики как раз успевают всё на свете. Объективное же положение вещей, предметов и времён, как всегда, – где-то посередине. Потому что Полины хватало на посиделки с Тонькой. И посиделки эти проходили под знаком преферанса. В компании Примуса, Кроткого, Глеба, самой Полины, Тоньки и Тонькиной матери. Странная компания, не правда ли? Добавьте ко всему честному пиру-базару ещё вечно ползающего под столом младенца Серафиму, Татуню-вторую, Тигра и разнообразных мелькающих студентов – и вам станет совсем весело. Глеб иногда заменялся дворником Владимиром, а Полина – кем-нибудь из собственных одногруппников. Так что в ближайшее время Полину накрыло некоторым количеством качественного хаоса, и учиться ей частенько приходилось не в собственной комнате, а на коммунальной кухне.
Собственно, с матери Антонины преферанс, к коему Полина не испытывала особой любви, и начался.
Как-то раз, возвращаясь с занятий, Полина, проходя Тонькин кухонно-сантехнический «аппендикс», встретила очень красивую зрелую женщину с Симой на руках. Девочка была нехарактерно причёсанной, чистенькой и разодетой. Полина формально-вежливо поздоровалась и хотела было юркнуть мимо, да не удалось. Таковы они, особенности перенаселённого бытия.
– Здравствуйте, Полина. Очень приятно познакомиться! Антонина много хорошего о вас рассказывала. Я – Тамара, Тонина мать.
– Здравствуйте, Тамара… э-э-э… – к сильно взрослым Полину учили обращаться только по имени-отчеству.
– Просто Тамара. Отчества мне на работе хватает по уши, – махнула рукой Тонина мама. – В преферанс играешь? – без паузы спросила она.
– Нет, извините. Мне недавно сказали, что я вообще не способна к преферансу. И я только что пришла, – просительно добавила она. Ясно же каждому взрослому человеку, что другой только что пришедший домой взрослый человек хочет переодеться, умыться или, например, пообедать. Ясно каждому. Но только не игроку. А Тамара была игроком. Законченным клиническим игроком.
Некогда прекрасная дама (остатки внешней роскоши просматривались и теперь), лет двадцать тревожившая сердца и некоторые другие органы старших чинов плавсостава Черноморского морского пароходства (ЧМП). Муж её, Тонькин отец, был капитаном огромного контейнеровоза, а она – по сей день – доцентом какой-то мудрёной математической кафедры Института инженеров морского флота. И вот пока супруг-отец был в рейсе – она играла.
