– Болонка!
Но нечеловеческая интуиция, имеющаяся у любой натренированной служебной собаки, нашёптывала секретарю ректора, что эта собачонка по кличке Болтунов отнюдь не декоративная.
Спустя некоторое время медицинская академия инициировала международный съезд эндоскопической хирургии. Собственного опыта, признаться честно, не было никакого. Пару месяцев назад было закуплено оборудование для кафедры гастрохирургии, гинекологии и урологии, пара специалистов направлены на месячные заграничные курсы-тренинги, была удалена пара желчных, тройка-другая кист яичников и выполнено десяток трансуретральных резекций аденомы простаты, ни одна из которых не прошла без осложнений. Запланировано несколько кандидатских и докторских диссертаций, и на этом всё. Маловато для проведения международного съезда. Даже на конференцию не потянет. Но были приглашены ведущие специалисты Франции, Германии и США. Организовано всё было со славянским размахом и, мало того, на спонсорские деньги фирм, торгующих медицинским оборудованием. Открывали съезд с шиком. Программные доклады переводили самые высокооплачиваемые синхронисты. Если верить финансовой документации. На деле же тексты иноземцев транслировали более-менее владеющие заморскими языками ассистенты и аспиранты. Бесплатно. Они же водили гостей по достопримечательностям, поили их национальными напитками не самого высокого качества и кормили блюдами русской кухни в не самых дорогих ресторанах.
Но это всё было так. По мелочи. Главное было впереди.
Сашенька Болтунов появился на свет до отвращения некрасивым ребёнком. Совершенно непонятно, почему у показательно статных родителей родился младенец-жабёнок. Его даже лягушонком нельзя было назвать. Лягушата милы и забавны. Он же был страшен и печален. Сперва новорождённому Сашке с перепугу понаставили каких-то странных диагнозов, начиная от почти безобидной хондродисплазии и заканчивая какими-то ужасными генетическими синдромами, носящими звучные иностранные фамилии. Чем более солидным докторам дозванивался папа – полковник КГБ, – тем толще становилась история болезни Сашеньки. Пока полковник не достучался до самых-самых белохалатных верхов с куда более звёздными, чем у него самого, погонами.
– Юра, он хорошо спит, хорошо ест и, как я понимаю, не только не отстаёт, но даже значительно опережает своих сверстников в психомоторном развитии? – воззрился на безутешного папашу один из самых ведущих профильных специалистов Четвёртого управления, предварительно осмотрев, выслушав и простучав годовалого младенца с не по году умными ироничными глазами.
– Да. Он даже уже говорит. Иногда до ужаса разумно, – вздохнул офицер госбезопасности и с опаской поглядел на сына.
– Па-па! – ободряюще сказал отпрыск. Свернул папе фигу и радостно улыбнулся.
– И чего же ты от меня добиваешься? – эскулап потрепал Сашеньку по большой голове и вручил ему резинового поросёнка с пищалкой.
– Дя-дя! – отрапортовал малолетний пациент. – Свинь-Я-а-а-а! – настроил он музыкального поросёнка, продув его в полную мощь, и начал навизгивать им какой-то до боли знакомый мужчинам ритм.
– Чего он страшный-то такой, а?
– Пушкин тоже страшный был.
– Так у того хоть негры в роду были!
– Ну, почём ты знаешь, кто у тебя в роду был. Я вот дальше прадеда ничего не знаю. А что знаю, то давно переврал, сам понимаешь. Слушай, что он пищит? – светило прислушалось.
– Гимн он пищит. Гимн. Он все ритмические рисунки влёт воспроизводит. Этот чаще всего.
– Ну надо же! Подрастёт – в музыкальную школу отдай. Здоровый он у тебя. Просто некрасивый. Это бывает. Какие-то ваши древние левые гены решили схлестнуться в неожиданной комбинации. Это даже и хорошо. Значит, не все резервы исчерпаны. Да и к тому же, может, из гадкого утёнка вырастет прекрасный лебедь. Кто знает? – доктор с большим сомнением посмотрел на крайне непривлекательного ребёнка.
– Дя-дя! – доброжелательно запузырился тот в ответ. – Дя-дя док-тор, гад-кий ле-бедь!
– Господи! – вырвалось у того.
– Вот и я о том же, – покачал головой Сашкин отец. – Ладно. Здоров – и слава богу. С лица воду не пить. Он, в конце концов, мужик. Жена только очень расстраивается. Плачет. Сама с ним даже гулять не выходит. Няньку отправляет. Та ещё тоже пороху в огонь добавляет, говорит, что с таким бы на паперти озолотиться можно было. Стыдно.
– Стыдно стыдиться собственного ребёнка! А паперти в нашей стране давно отделены от государства. Няньку уволить. Жене врезать. Сына любить! – строго сказал врач. – До свидания, товарищ Болтунов, ваш сын в медицинской помощи не нуждается. Все диагнозы сняты!
– Дай! – вдруг сказал Сашенька нормальное детское слово.
– Что тебе дать, малыш? – обрадовался доктор. – Игрушку?
– Дай! – повторил он и ткнул пальчиком в папочкин пиджак.
– Ах да. Спасибо, доктор, – отец достал из внутреннего кармана заранее приготовленный конверт.
– Да он у тебя гений! А говоришь, некрасивый… Эх ты! – Мужчины пожали друг другу руки на прощание.
Сашенька действительно опережал в интеллектуальном развитии сверстников. В школе он был записным отличником безо всяких видимых усилий с его стороны. И у него даже хватило ума не обнародовать многие и многие свои способности, потому что быть вундеркиндом – значит быть изгоем. А быть изгоем с такой внешностью – хуже не придумаешь для человека. Вопреки ожиданиям матери, его никогда не били, не высмеивали и не унижали. У него не было обидных кличек, несмотря на удобную фамилию и очень способствующую выдумыванию обидных прозвищ внешность. Особенно в школах, подобных той, куда ходил Саша Болтунов. В стране всеобщего равенства некоторые были равнее прочих, и в данном конкретном общеобразовательном учреждении дети рабочих и кадровых сотрудниц ЖЭКа не учились. В обычных школах всё решалось просто: драка до первой крови, бойкот до первых слёз и гонор до первого подзатыльника. В спецшколах – кроме всего прочего, школа, где учился мальчик, была ещё и математической – всё было несколько сложнее. Учителя боялись иных учеников, точнее – их родителей, и у детишек за спиной всегда был приятный мятный холодок вседозволенности. А там, где всё можно, разум не довольствуется такими неизысканными конструкциями, как «сам дурак!», а тело – простейшим кулачным боем или дёрганием за косичку. Но Сашенька Болтунов умело проскальзывал все пороги подрастающего уродца. Он был умён, хитёр и обаятелен. Так что друзья и даже подруги у него были. Он неплохо музицировал – мама с папой отдали его в музыкальную школу, которую он успешно окончил по классу скрипки, категорически отказавшись от дальнейшего «пиликания». Но при случае мог сыграть и на рояле, и на гитаре. К тому же моментально подбирал на слух. Отлично танцевал – сказывалось великолепное чувство ритма, скрадывающее рваную манеру движения. Прекрасно играл в покер, бридж, преферанс. Знал наизусть огромное количество стихов и даже целые поэмы, заучивать которые стал самостоятельно с шестилетнего возраста. И обладал великолепными манерами. Там, где фигуристые подростки в пароксизме гормональных всплесков говорили нелепости, краснея до стержней своих юношеских фурункулов, Сашенька Болтунов был не по возрасту галантен и точно знал, когда подать руку, отодвинуть стул, встать, сесть и так далее. Девочки рядом с ним чувствовали себя необыкновенными и спустя пять минут общения переставали замечать его, мягко говоря, внешнюю непривлекательность. После школы он пошёл на юридический факультет университета. Здесь уже можно было не так скрываться, как в школе, поэтому, окончив юрфак за три года, Саша Болтунов поступил ещё и в институт народного хозяйства на какой-то из экономических факультетов. Чтобы через два года иметь в кармане уже два красных вузовских диплома.
