Я проснулась среди ночи и сразу же поняла, что Леща нет ни в
одной части ангара. Поднявшись с постели и сразу почувствовав головокружение, я
направилась к ванной, расположение которой уже знала: не стоило мешать водку с
вином, но красивый жест был необходим для поминальной молитвы. Теперь за это
придется расплачиваться.
Дверь была приоткрыта, узкая полоска света падала на пол.
Значит, Лещ там, и, если мне повезет, я застану врасплох его крепкое тело. А
там есть на что посмотреть, в этом я нисколько не сомневалась. Натянув на лицо
самое сонное выражение из всех возможных, я заглянула в дверную щель. То, что я
увидела, показалось мне странным: Лещ стоял у маленького столика, уставленного
дорогой парфюмерией, и что-то колол себе в руку. Рядом с ним, на столике, между
одеколоном и пеной для бритья, валялись осколки маленькой ампулы.
Я сразу же отпрянула от двери, посчитав нужным ретироваться.
Тошноту как рукой сняло. Быстро в кровать, закрой глазки и обдумай увиденное:
быстрее, быстрее, пока он не вернулся.
Я юркнула под одеяло и натянула его до подбородка.
Разбитая ампула, новый поворот, интересно, что она значит?
Да ровным счетом ничего.
Ничего страшного не произошло, но лучше не быть случайной
свидетельницей. Свидетельницей чего? Еще вчера утром тот же Эдик ставил тебе
общеукрепляющий укол, и в этом не было ничего сверхъестественного. Может быть,
манипуляции Лещарика из той же области небес? Я мысленно перелистала страницы
досье на Михаила Меньших: отменное здоровье, если не считать туберкулезного
казуса в ранней юности, никакого диабета, никакой склонности к наркотикам – ни
к легким, ни к тяжелым. Даже в забубенные университетские годы Лещ чурался анаши,
не говоря уже о наполненной тяжкими трудами зрелости. Не паникуй, просто
запомни это – и все.
Все-таки рука болит, за всеми событиями сегодняшнего дня я
почти забыла о своем ранении, а теперь оно напомнило о себе. Это был отчаянный
поступок, Анна, нужно отдать тебе должное. Видимо, заснуть не удастся…
…Когда я открыла глаза, было раннее утро. Лещ отстегивал
поводок от ошейника Старика. Старик молча выпростал тяжелую лохматую морду,
затрусил к моей постели и ткнулся холодным носом мне в руку. Я потрепала его за
уши, испытывая искреннюю признательность за такое доверие, и в то же время
мысленно укорила его: плохо же ты охраняешь своего хозяина, псина, меня даже за
километр нельзя было подпускать к нему. Поведение собаки, ее удивительная
расположенность ко мне не поддавались никакому анализу и потому немного
раздражали меня.
Лещ, склонив набок массивную голову, наблюдал за нами.
Наконец, дернув себя за мочку уха, он произнес:
– Доброе утро, Анна. Я сварю вам кофе, но только при
одном условии.
– Каком же?
– Вы должны объяснить мне, чем вы приворожили мою
собаку.
– Боюсь, что тогда я останусь без кофе на всю
оставшуюся жизнь.
– Не останетесь. Это я вам обещаю.
Он сказал это очень серьезно. Слишком серьезно для чашки
крепко заваренного кофе. «Я вам обещаю» относилось ко всему. Неужели ты так
быстро купился. Лещ? Неужели в твоей богатой людьми и событиями жизни никогда
не возникало женщины, подобной мне? Конечно, не бывало, подумала я. Не бывало
такой откровенной стервы, которая окучивает тебя с холодным носом, так похожим
на нос твоей старой преданной собаки. Я даже не ожидала, что все будет так
легко, я готовилась к более серьезной схватке, а сейчас получается не схватка,
а избиение младенцев.
– Я думаю, вы в безопасности, Анна, – прервал ход моих
мыслей Лещ. – Во всяком случае, у вас появился еще один добровольный защитник.
– Еще один?
– Еще один, кроме меня, – это прозвучало как признание.
– Знаете, кто торчит во дворе, в машине?
– Кто? – спросила я, хотя уже догадывалась, кто может
занять боевой пост с самого раннего утра.
– Андрей, – не сразу ответил Лещ, и в его голосе
проскользнули ревнивые нотки. – Я не стал подходить к нему, чтобы не смущать
парня. Таким, как вчера, я не видел его никогда. Вы как будто вдохнули в него
жизнь. Кто вы, Анна?
Хороший вопрос, Лещарик. Думаю, ты никогда Не узнаешь, кто
я. Да и лучше тебе не знать, так можно потерять веру во все, ради чего ты жил.
Подсадная утка, троянская кобыла, хладнокровная убийца, провокаторша из
охранки, действующая не по принуждению, а по собственному извращенному
вдохновению. Я даже надеюсь получить за это неплохие деньги и обещанную
Костиком поездку куда-нибудь в экзотическое место, где можно ходить без одежды.
Но деньги не главное, уверяю тебя, они ничего не значат. Экзотика – это власть
над тобой. Над тобой и над всеми остальными. Как тебе такая характеристика,
Лещарик? Если бы ты только смог заглянуть в мою душу…
…Это было удивительное воскресенье, которое не мог испортить
мой подбитый глаз. Лещ, казалось, совсем не замечал его. И я старалась не
замечать: так нужно, Анна, пусть он думает, что ты прямодушна, что тебе плевать
на собственную внешность, что ты не дешевая кокетка из турфирмы, которой выпало
счастье провести несколько дней рядом с очень влиятельным человеком… Похоже, я
превзошла самое себя: история с Андреем повторилась, но на более высоком уровне
– вчерашний фарс с духовным совращением спецназовца можно считать легкой
разминкой, разогревом мышц. Даже раненая рука этому не мешает, наоборот,
придает дополнительную пикантность ситуации.
Самым поразительным было то, что Лещ отключил телефоны и
свою дурацкую телевизионную стену. Я понимала, что это беспрецедентный случай,
что я удостоилась высочайшей аудиенции. И старалась сохранять приличествующий
случаю уровень. Мне это удалось вполне. Лещ же бросился в наши едва уловимые
отношения с головой, похоже, это было в его натуре: я никогда не открываюсь, но
если уж открываюсь, то до конца. Я была для него закрытой книгой, которую ему
хотелось прочитать, максимально оттягивая финальную часть. Он же был для меня
конспектом с многочисленными пометками, таблицами и диаграммами не до конца
изученным, но вполне понятным.
Многое из того, что мне рассказывал Лещ, я уже знала из его
досье: скелет его жизни был собран достаточно скрупулезно. Но сейчас он
обрастал мышцами, кожей, плотью, в его оживших венах струилась настоящая
горячая кровь: невозможно было не подпасть под обаяние этого человека. Мне с
трудом удавалось сохранить отстраненный взгляд на Михаила Меньших, здесь уже
приходилось бороться не с ним, а с собой. В конце концов, я только женщина,
черт возьми… Язык Леща оставался таким же терпким и образным, как язык его
университетских рассказов, разве что за прошедшие годы приобрел известную
лаконичность.
Наверное, он пытался понравиться мне, наверное, но в этом не
было и следа от дешевого обольщения, от тетеревиных токовищ. Он просто стал
собой, он даже мог позволить себе маленькие слабости, те слабости, которые
задвигаются в дальний угол сильной души и без которых человек обязательно
что-то теряет.
