– Стреляй же!..
– Не могу, – он растерянно смотрел на меня, на
пистолет, – я не могу этого сделать.
– Стреляй же!
Видимо, я переоценила свои силы, страх уже наступал, он
побеждал боль, он легко клал ее на обе лопатки, еще минута, и он водрузит флаг
над поверженным городом моего мужества… А мне еще нужно успеть повернуться к
нему спиной, чтобы выстрел настиг меня сзади, бедную секретаршу, так чудесно
спасшуюся от преследования, чтобы довести правдоподобие ситуации до абсурда.
– Стреляй, сволочь! – Я не выдержала. – Со своей женой
ты так не церемонился. А я не церемонилась с твоим покойным другом…
Это был запрещенный прием, но он сработал безотказно: подняв
пистолет, капитан навскидку, не целясь, выстрелил. Плечо залило огнем, я упала
и на секунду потеряла сознание.
Очнулась я только тогда, когда надо мной склонился капитан с
перекошенным от страха лицом.
– Все в порядке, – прошептала я, хотя плечо жгло так,
как будто по нему водили раскаленным утюгом.
– Нужно остановить кровь, сейчас я перевяжу тебя… – Он
бегло осмотрел рану и принялся зубами разрывать пакет, который прихватил,
видимо, тогда, когда бежал ко мне. – Пуля прошла навылет, ничего не задето…
Чистая работа.
– Профессионал. Ворошиловский стрелок. Горжусь тобой, –
сквозь сжатые зубы сказала я.
– Я ведь мог убить тебя.
– Нет. Не мог.
– Что ты кричала мне? – Опять в самой глубине его глаз
угнездилась знакомая мне застаревшая ненависть.
– Если не слышал – ничего. Если слышал – все это не
правда.
– Ты говорила об Ольге… О моей жене.
– Я ничего не знаю о твоей жене.
– А Олег? Ты что-то вспомнила?
– Нет. Просто нужно было как-то заставить тебя
шевелиться…
– Ты рисковала. Я мог бы разнести тебе голову. И я это
сделаю, если будешь использовать запрещенные приемы.
– Я всегда буду использовать запрещенные приемы, –
почему-то теперь, после выстрела, мои собственные ненависть и сила окрепли
настолько, что могли сразиться с его силой и его ненавистью ко всему миру, – и
ты это знаешь, как никто.
– Да. Я это знаю. Потерпи немного, сейчас я тебя
перевяжу…
– Но не бинтами же, герр капитан, – я почему-то
вспомнила старую присказку шофера Виталика, которая покорно пришла за мной из
той жизни, где я была только растением с собственной отдельной палатой. –
Соображать надо, говорю вам в который раз. У меня никаких бинтов быть не может,
я же испуганная секретарша, а не заведующая травматологическим отделением.
Рвите блузку.
Совершенно деморализованный, он вытащил блузку из юбки и
неумело, зубами, оторвал тонкую неровную полоску ткани. Это оказалось хлипкой
преградой. Через минуту рукав полностью пропитался кровью и разбух.
Боль была нестерпимой, но я все же приспособилась к ней и не
потеряла способности соображать.
– Ну все, – попыталась я улыбнуться капитану. –
Предварительные изыскания проведены неплохо. Теперь отправляемся на охоту. Где
мой «Кадиллак»?
– Безумная женщина, – капитан покачал головой. – Ты
просто безумная женщина, тебя лечить надо, а не на какие-то задания отправлять.
Помочь подняться?
– Я сама. Я все делаю сама.
С сегодняшнего утра мы как будто поменялись ролями: я
диктовала условия. А капитану приходилось только соглашаться. Он как будто
обмяк и отпустил поводья. Если бы сегодня мне не предстояла самая главная
встреча в моей жизни, – встреча, которая поможет мне понять, чего же я
действительно стою, – я бы купила водки и напилась на радостях.
Все-таки я тебя поломала, мальчик, я нашла на тебя управу. И
не в постели даже, это была бы дешевая победа. Нет. Я буду заниматься твоим
делом, и буду делать его лучше тебя. Я буду подставлять всю эту
высокопоставленную, погрязшую в грязи шваль, я буду сталкивать ее лбами, я буду
шантажировать ее, я буду играть на ее слабостях, я буду заставлять ее пороки
греться на солнце, я буду обладать той властью, которая тебе и не снилась,
капитан!..
То смутное, неопределенное, яростное влечение, которое я
испытывала к капитану, исчезло как дым. Я не удерживала его, потому что поняла
его причину: больше всего мне хотелось переспать не с Костей Лапицким, а с той
самой лукавой властью, которую он имел над всеми людьми, которые его окружали.
Теперь и я получила частичку ее, а скоро получу еще больше.
Ноздри мои трепетали, здоровый глаз весело смотрел на
Лапицкого: так нестерпимо весело, что он даже опустил ресницы.
– Что с тобой происходит, девочка, не могу понять.
– Избил, прострелил плечо – и еще спрашиваешь, что со
мной происходит? Да ты большой оригинал, Костя Лапицкий.
Он взял лицо в горсть, взглянул на меня сквозь пальцы и
произнес задумчиво:
– Нет, не то… Я тебя никогда такой не видел.
– Какой?
– Такой… Такой полной жизни. Такой красивой. Неужели
все это так возбуждает тебя?
– Возбуждает – это пошлое слово. Но оно, пожалуй,
подходит. Пусть будет – «возбуждает». Я только сейчас начинаю жить. А я знаю,
что такое «не жить». Ты не знаешь, а я знаю…
Ай да Костя, в чутье тебе, подлецу, не откажешь. Звериная
интуиция.
– Я знаю, что такое «не жить». Сегодня утром убили
человека. Убили ни за что, хотя он мог счастливо прожить жизнь, жениться на
библиотекарше и даже дождаться внуков. Копал бы себе картошку на даче,
телевизор бы смотрел по вечерам, сериал «Секретные материалы». Но он лежит
сейчас в морге с дыркой в голове, потому что ты придумала эту комбинацию.
Только ты.
– Ну, ты тоже приложил руку к этому убийству, – теперь
мысль о несчастном Егоре Самарине лишь глухо царапнула меня. – Думаю, это не
единственное убийство, к которому ты ее приложил. Покойный несчастный Фигаро
мог бы многое рассказать по этому поводу. Я по сравнению с тобой – жалкая
дебютантка.
– Если так будет продолжаться дальше, ты очень скоро
станешь примой, – он сжал челюсть и загонял желваки по щекам.
– Только на это и надеюсь, друг мой. Пойдем…Когда мы
вышли из тира, все встало на свои места:
Лапицкий снова стал самим собой – надменным и фанатичным
мозговым центром. Мне же отводилась роль правой, хотя и раненой, руки.
– Довезу тебя в этой колымаге до города, – Лапицкий
кивнул на старушку «Оку». – Отдохнешь, потому что потом тебе трудно будет вести
машину с раненой рукой. Там тебя возьмут под наблюдение наши люди. Подъедешь к
его дому, у него квартира возле Курского, адрес ты знаешь. Позвонишь от
подъезда, там телефон-автомат, он исправен. Ну а дальше, как договорились. Ты
поняла?
– Да.
