– Никогда бы не подумала, что вы разбираетесь в театре,
капитан.
– А я и не разбираюсь. Использую в прикладном смысле,
применительно к своей благородной профессии… Кстати, его зовут Олег Куликов.
Тебе ни о чем не говорит это имя?
– Нет.
– У него была одна очень удачная премьера осенью. И две
престижные театральные премии в начале зимы. Прости-прости, эта зима выпала из
твоей жизни… А Розину играла оч-чень знаменитая актриса, стареющая, правда, но
знаменитая. Голубая мечта моего детства. Твоего, наверное, тоже. Она-то
Куликова и вытянула. У них такой роман был, что ты! Во всей светской хронике
наследили. Но актер он действительно замечательный. Это, между прочим,
«Женитьба Фигаро» была…
– Да. Я поняла.
Капитан хмыкнул, подбросил поленьев в огонь и внимательно
посмотрел на меня:
– Надо же, ты и здесь в курсе. Ты всегда в курсе. Умная
девочка. С таким кругозором тебе нужно было богемный журнал издавать, а не в
валютных проститутках сшиваться, – капитан не простил мне «последнего
романтика», он ничего никогда не прощал.
– Одно другому не мешает. А вы-то откуда знаете о
валютных проститутках? Вас я, кажется, не обслуживала.
– Может, и обслуживала. Ты же не помнишь ничего.
– Не помню, но пробую рассуждать логически…
– Интересно, интересно, что там у тебя с логикой.
– С логикой просто до неприличия. Думаю, всей вашей
жалкой месячной зарплаты не хватило бы, чтобы купить меня хотя бы на час.
– На час, пожалуй, нет, – веселился капитан, его ничем
нельзя было пронять. – Разве что минут на семь. Как ты думаешь, нам хватило бы
семи минут, чтобы искренне полюбить друг друга?..
Он не намерен был заканчивать пикировку, он продолжал жалить
и жалить меня острым хоботком приглушенной ненависти, похожей на что угодно,
только не на ненависть. Он делал это с удовольствием и втягивал в это извращенное
удовольствие и меня. Десятки раз я обещала себе не влипать в паутину его
уничижающих реплик – и все равно влипала; не отвечать на его непристойные
выпады – и все равно отвечала. Но сейчас я не успела вернуть ему плевок. Но
только потому, что появился один из парней, расставлявших столики в холле. Вид
у него был мрачный.
– Он опять закозлил, – сходу, не вдаваясь в
подробности, отрапортовал мрачный юноша.
– Где на этот раз поймали? – деловито спросил Лапицкий.
– У подземного гаража. Пытался влезть, скотина.
– Ты смотри, чему-то мы его научили все-таки. Морду не
трогали?
– Согласно инструкции, – мрачный юноша позволил себе
такую же мрачную садистскую улыбку. – Так, крестец намяли и почки для
профилактики. Теперь отдыхает. Может, к утру очухается.
– Смотрите не перестарайтесь. Три дня осталось. Хоть
шерстинка с его волосяного покрова упадет – бошки поотрываю!.. С костюмом все в
порядке? Жилетка, между прочим, на тонну баков тянет. Ручная работа.
– Да сняли мы первым делом ручную работу.
– Где он?
– В бильярдной.
– Ладно, пусть там остается до утра. Не будите его,
если заснет. Вечером опять с ним возиться…
– Да вряд ли заснет, – мрачный юноша сжал кулак,
удовлетворенно посмотрел на него и снова осклабился. – Я бы после такой
разминки не заснул…
– Ладно. Приставьте к нему Капущака и можете уезжать.
Я молча слушала их, стараясь понять, что же представляет
собой капитан Лапицкий – друг покойного майора-фээсбэшника в начале пьесы,
любитель дешевых спецэффектов в середине и незатейливой вербовки в конце.
Капитан, капитан, склад горнолыжного снаряжения в медвежьем углу комнаты, два
особняка, спортзал, родимое пятно под грудью, четыре маленьких звездочки, один
просвет… Капитан – звание слишком незначительное для Абсолютного зла. Или у
Абсолютного зла своя иерархия?
– Кто вы, капитан? – тихо спросила я, когда мрачный
юноша покинул нас, на ходу почесывая литую задницу.
– В смысле? – Он по-прежнему смотрел на огонь.
– Слишком много на себя берете для своего
незначительного звания. Званьица. Крохотного такого званьица. В какой-нибудь
заштатной ракетной части вы бы позволили трахать свою жену даже младшему писарю
штаба.
– Во-первых, я не женат, я тебе уже об этом говорил.
Во-вторых, нет такой должности – младший писарь. Это ты Гоголя начиталась,
Николая Васильевича. И в-третьих, – он повернулся ко мне и, качнувшись на
стуле, близко придвинулся, – иногда и у капитанов бывает карт-бланш. В особых
случаях…
– Скажите, пожалуйста, какой Джеймс Бонд! – Мне
хотелось нахамить ему, вывести из себя, но ничего не получалось. – Вы такой
крутой, что у вас, должно быть, скорострельный пистолет-пулемет между ног
болтается.
– Да нет. Болтается то же, что и у всех. Еще вопросы
есть? Если нет – расходимся. Как всегда, приятно было с тобой пообщаться.
Виталик тебя проводит.
…Спустя пять минут я уже была в своей комнате. В своей
комнате – звучит утешительно, но не утешает. До этого у меня была своя палата,
а еще раньше – своя жизнь… Я вытянулась под жестким тонким одеялом и закрыла
глаза.
Спокойной ночи, Анна.
Уже засыпая, я вспомнила Фигаро, Олега Куликова, его
отчаянное фламенко, его отчаянный монолог в отчаянном, хорошо поставленном
свете, его отчаянное жонглирование фольгой, его отчаянное бегство между
столиками… Боже мой, бегство, побег. Ведь это о нем говорили капитан и мрачный юноша,
он успел добежать только до подземного гаража. Жилетка ценой в тысячу долларов.
Ну конечно, это он.
Я резко села в кровати, сон как рукой сняло. В близкой
памяти сегодняшней ночи услужливо всплывали обрывки разговора. Они избивали
его, они это могут; они могут делать это не хуже подручного Ильи Витька, во
всяком случае, безнаказаннее. Я потерла давно заживший, но еще помнящий боль
подбородок.
Где эта бильярдная, черт возьми?..
Я смутно представляла себе расположение комнат в доме,
Виталик мягко ограничивал мне свободу передвижения. Во всяком случае, в задней
части особняка я никогда не была.
Самое время с ней познакомиться.
Я быстро оделась и выскользнула из комнаты – никаких
проблем, меня уже давно перестали запирать, кроткое, смирившееся со своей участью,
жертвенное животное. В доме было темно и тихо, но я все равно отчаянно трусила.
Лапицкий скорее всего уехал к своему гербарию из горных лыж, эти парни – тоже,
слово старшего по званию – закон, а они не знают ничего, кроме субординации.
Виталик не в счет, он давно сбросил меня со счетов. Оставался еще этот
таинственный Капущак, но он волновал меня меньше всего.
После десятиминутного шатания по огромному пустому дому,
сориентировавшись на мощный храп, я нашла то, что искала.
