Никогда еще со времени выхода из комы я так страстно не
желала вспомнить все. Вот и сейчас я зло ударила себя по бесполезной голове –
так, что остатки кофе пролились на липкий стол. А ударив, тут же поймала себя
на мысли, что амнезия вызывает во мне уже не отчаяние, а слепую ярость.
Документы, из-за которых холеную суку Анну собирались пустить в расход, были
так же недостижимы для меня, как для Ильи. Даже еще более недостижимы. Я не
знала, не помнила людей, которые могли бы помочь мне, зато те, кто собирался
убить меня, были мне известны. О том, чтобы уехать, не было и речи – у меня нет
ни денег, ни документов. Я не помню, появилась ли я в Москве на заре туманной
юности или прожила здесь всю жизнь. Можно еще раз позвонить Насте, даже
приехать к ней – сердобольная птичка на жердочке никогда бы мне не отказала. Но
разнесенная в куски голова Эрика Моргенштерна так явно совпадала по контуру с
моей собственной головой, что я тут же отбросила эту мысль. Не стоит втягивать
медсестру в смертельные игры. Ты можешь защитить ее только тем, что не станешь
впутывать в свою жизнь, Анна… Какое все-таки замечательное имя – Анна… Пожалуй,
оно даже идет мне.
Можно, конечно, вернуться в клинику, но там меня обязательно
найдут люди Ильи. Они продемонстрировали свои возможности. И последствия
известны, я не думала, что после утреннего инцидента с Витьком мои мучители
отнесутся ко мне с большей симпатией, чем прежде. Да и перед капитаном Лапицким
нельзя вечно разыгрывать неведение, он сразу же учует всю зыбкость моей
сицилианской защиты (интересно, играла ли я в шахматы до катастрофы на шоссе?).
Ситуация была такой тупиковой, что я даже улыбнулась паре
молодых геев, сидящих против меня. Со всеми вытекающими свободы и жизни тебе
осталось ровно до первого милицейского поста.
Один из геев, гибкий как тростник азиат, улыбнулся мне в
ответ, легко оторвался от своего спутника и подошел к моему столику.
– У вас не будет сигареты? – мягким чувственным
голосом, похожим на руки мертвого Эрика, спросил он.
Я протянула ему пачку «Житана». Он ловко выбил сигарету, но
от столика не отошел. Его приятель, по виду похожий на аспиранта философского
факультета, рев??иво следил за нами. «Дешевка, – с симпатией подумала я об
азиатском мальчике с тонко вырезанными ноздрями, – копеечный жиголо, пардон,
альфонсик…»
– А две не дадите? – Гею откровенно хотелось
понравиться мне, это было чисто женское кокетство.
– Две – это уже вымогательство, – конечно же, хочет
вызвать ревность своего дружка, дешевый приемчик, Эрик никогда бы таким не
воспользовался.
Но сигарету я все-таки дала, а когда азиат отошел от
столика, все мои мысли были поглощены убитым молочным братцем, владельцем
подержанного «Фольксвагена» и всех моих тайн. Как это он сказал тогда – «я
выполняла деликатные поручения»? Я была девочка что надо, я могла выйти сухой
из воды при любых обстоятельствах…
Решение, которое пришло, поначалу показалось мне безумием
чистой воды. Но в этом безумии я увидела единственный выход, единственный свет
в конце тоннеля. Не стоит ждать, пока первый же сержант из ближнего Подмосковья
схватит тебя за руку и предъявит обвинение в бродяжничестве. Не стоит ждать, пока
первый же человек из окружения Ильи схватит тебя за руку и пустит пулю в лоб.
Я расстегнула шубу и осторожно опустила руку в карман
халата, успев загадать при этом: если я найду там то, что хочу найти, – у меня
есть шанс выбраться и вспомнить о своем прошлом в более спокойной обстановке.
И среди клочков собственных волос, скатанных в шарики, среди
двух засохших лепестков гвоздики из того давнего Настиного букета я нашла то,
что искала, – смятую визитку капитана Лапицкого. Я вытащила ее, расправила и
принялась изучать.
Она отразила сущность капитана – нахрапистость и дешевый
шик. Отвратительная полиграфия, плохо пропечатанные буквы всего лишь двух слов
– «Константин Лапицкий». Два телефона с одинаково начинающимися первыми цифрами
– очевидно, служебные. И еще один, дописанный от руки телефон. Есть из чего
выбирать.
Я допила кофе, еще раз улыбнулась аспиранту философского
факультета, его ненадежному любовнику и вышла из кафе.
На оставшиеся деньги я купила несколько жетонов для
таксофона. Первый звонок оказался неудачным – мне никто не ответил. По второму
телефону вежливо поинтересовались, по какому вопросу я звоню, и, услышав
жизнеутверждающее «по личному», так же жизнеутверждающе ответили: «У него
сегодня выходной».
У него сегодня выходной. Очень мило. Оставался только один
телефон, написанный от руки. Это мой единственный шанс. Февральскую ночь в
Москве, без денег, без документов, в больничном халате и роскошной шубе,
которую хочется снять каждому кому не лень, я не переживу.
Длинные гудки.
«Ну давай же, давай, не подведи, капитанишко-неудачник, за
меня вполне могут дать звезду, и не одну», – умоляла я, прижимаясь
разгоряченным лбом к телефонному диску.
Наконец трубку сняли. «Лапицкий на проводе». Боже мой, какое
счастье, Лапицкий на проводе. У меня перехватило дыхание.
– Кто говорит?
Действительно, кто говорит, не могу же я представиться своим
настоящим именем – Анна Александрова, он не имеет о нем ни малейшего понятия…
– Алло, вас не слышно, перезвоните. Сейчас он положит
трубку…
– Это я, – наконец-то выдавила из себя я.
– Кто – я?
– Это та дамочка из клиники, ваша головная боль. На том
конце трубки повисло гробовое молчание.
Я почти физически ощущала молчаливое напряжение капитана.
– Где вы? Куда вы пропали? – выдохнул он.
– Нам необходимо встретиться. Это конфиденциальный
разговор. Важная информация. Только вы и я.
– Где ты? Где ты находишься, черт возьми?! – сорвался
капитан.
– Только вы и я. Вы обещали помочь мне.
– Где ты?!
– Если вы придете не один…
– Я приеду один, – заорал он. – Где ты?
– Если вы приедете не один, я не сообщу вам того, что
знаю. И вы ничего не сможете со мной поделать. Любая экспертиза подтвердит, что
у меня действительно амнезия…
– Хорошо.
– Я у метро «Кузнецкий Мост».
– Жди меня там.
– Нет. Очень холодно. Я буду ждать вас в «Букинисте»,
направо за угол. Вы знаете этот магазин?
– Я еду. Никуда не уходи.
Взмокшая, как мышь, я повесила трубку. Первый шаг ты уже
сделала, теперь остается только ждать.
…Он появился в «Букинисте» только через пятьдесят минут,
когда я перелистала все собрание сочинений Хемингуэя и несколько раз проиграла
в голове возможные варианты нашего предстоящего разговора. Куртка нараспашку,
тот самый свитер, который я изгадила ночью в Бронницах, штаны из плотной
шерсти, непокрытая голова, плохо выбритое лицо – ничего капитанского. Я видела,
как он рыскал глазами по маленькому торговому зальчику, выискивая меня. Я
закрыла «Прощай, оружие!» и приветливо помахала ему рукой. Странное веселье
овладело мной, хотя ничего веселого в моем положении не было.
