– Тогда в чем дело? – Я приподняла голову над водой и
скрестила руки на груди, прикрывая шрамы под ключицами.
Витек молчал.
– Чем ты рискуешь? У насесть полтора часа, чтобы
искренне полюбить друг друга, – соблазняла я его. – Или ты боишься слабую,
беззащитную, избитую женщину?
– Это ты-то беззащитная? Да ты сука, каких мало. – –
Так почему бы тебе не трахнуть суку, каких мало? Ты будешь последним, кто это
сделал. Запишешь себе в актив маленькое любовное приключение с приговоренной к
смерти.
Он все еще колебался, но по его раздувающимся ноздрям я
чувствовала, что почти достигла цели. Еще одно небольшое усилие – и он не
устоит.
– Я ведь никому не скажу. У меня просто не будет
времени. А у тебя есть полтора часа. А потом ты сможешь вернуться к своим
обязанностям… В любом случае ты обыграешь своего босса. И не останешься
внакладе. Я обещаю…
И Витек решился.
Он присел на корточки перед ванной и робко коснулся моей
мокрой груди кончиками пальцев – удивительный такт для человека, который еще
полчаса тому назад бил меня рукояткой пистолета наотмашь. Я подалась вперед и
прикрыла глаза, – пожалуй, во мне действительно погибла актриса. А спустя
несколько секунд моя грудь полностью исчезла в его тяжелых огромных ладонях.
Теперь уже он прикрыл глаза, сентиментальный дурак.
Совсем рядом, над моим лицом болталась кобура с пистолетом.
Соблазн вытащить его был так велик, что я едва сдержалась: я понимала, что
сейчас у меня нет никаких шансов, он обязательно перехватит руку – ведь «всю
предыдущую жизнь его натаскивали именно на это – и весь мой план рухнет.
Витек едва не влез в ванну, когда я прошептала ему на ухо:
– Подожди… Не здесь. Отнеси меня в комнату. Мы вполне
могли остаться в ванной, это наверняка было в стиле Анны, но сейчас я не могла
себе этого позволить: кобура вместе с пистолетом и одеждой упадет на отделанный
мрамором пол, и тогда мне до него не дотянуться.
Он все еще нависал надо мной, его тело тяжелело с каждой
минутой.
– Пожалуйста, – снова попросила я, едва касаясь губами
его грубого лица с пробивающейся щетиной, – не здесь. Отнеси меня в комнату.
Он наконец-то понял, коротко кивнул и вынул меня из воды.
Поднял на руки и понес в комнату. От идущей от его тела животной вибрирующей
страсти я почувствовала легкую тошноту.
…Витек бросил меня на тахту и спустя несколько Секунд уже
накрыл своим телом. Я чуть не задохнулась от тяжести, осторожно, выскользнула у
него из рук и принялась расстегивать его рубашку, для большей убедительности
издавая подходящие случаю звуки и через одну отрывая пуговицы. А он все
прижимал и прижимал меня, постепенно теряя контроль над собой.
…Подождать. Нужно подождать, уговаривала я себя, задыхаясь
от запаха маринованного чеснока и жевательной резинки, нужно потерпеть.
Наверняка ты делала это ради денег, так неужели сорвешься теперь, когда речь
идет о твоей жизни?.. Нужно потерпеть, нужно довериться собственному телу, оно
само все сделает как надо. Тебе только останется вступить в самый ответственный
момент…
Тело действительно все делало как надо. Во всяком случае,
Витек не был разочарован прелюдией, – сквозь его неплотно прикрытые веки я
видела полоску закатившихся белков.
– Так, значит, это правда, – бессвязно шептал он, – это
правда, что о тебе говорят… Самая страстная шлюха, какая только может быть…
Я наконец-то добралась до его ремня, щелкнула замком и
расстегнула «молнию». Он сразу же властно нагнул мою голову, даже шейные
позвонки хрустнули под его ладонью:
– Давай возьми…«Говорят, ты делаешь это, как никто.
Если бы ситуация была другой, меня бы передернуло от его
откровений: хороша же была моя прошлая жизнь!.. Но, какой бы ни была прошлая,
нынешняя не идет с ней ни в какое сравнение: в моих прикрытых ресницах повисла,
как на новогодней елке, разваленная голова Эрика Моргенштерна…
– Скажи, я нравлюсь тебе? – прерывающимся голосом
выдохнул Витек, все еще не выпуская моего затылка. – Он нравится тебе?..
– Самый лучший из тех, что у меня был, – банальная,
срабатывающая безотказно фраза, но я помню ее… На то, чтобы произнести что-то
еще, времени у меня не было: рядом с низкой тахтой валялась рубашка Витька, а
под ней лежал пистолет…
…Кажется, пистолет нужно снять с предохранителя – откуда я
знаю это?.. Я знаю, но не смогу этого сделать. Не смогу, не смогу… Я вспомнила
удар рукояткой в челюсть, память о нем и о том, что может последовать, если я
не решусь, подхлестнула меня. Сейчас ты должна поднять оружие и выстрелить –
иначе у тебя не останется ни одного шанса. Прижимаясь к Витьку, я осторожно
нашарила легкую кобуру и потянула пистолет к себе. Телохранитель не заметил
этого, он ничего не замечал: его движения стали резкими и конвульсивными.
– Не торопись, – нежно шептала я ему, подтягивая
пистолет: нужно быть полным кретином, чтобы позволить себе так расслабиться в
обществе суки, каких мало! Если останусь жива – обязательно попеняю Илье за
недостаточно тщательный подбор кадров…
Сейчас. Нужно сделать это сейчас. Мой указательный палец
уверенно лег на спусковой крючок (слишком уверенно для человека, не имевшего
дела с оружием, Боже мой!), а большой опустил собачку предохранителя. Я резко
подняла пистолет, целясь прямо в опрокинутую голову Витька, и нажала курок.
Но выстрела не последовало. Сухой щелчок. Осечка. Этот звук
мгновенно отрезвил телохранителя. Он резко приподнялся на руках, сбросив с
живота мою голову, и я увидела в его глазах даже не страх и не ярость, а скорее
мальчишескую обиду – Витек все еще не мог поверить в мое вероломство.
– Слушай, мы так не договаривались! Брось… Я не дала
ему договорить. Все, что случилось потом, я помнила как в тумане: я машинально
передернула затвор (откуда, откуда мне известно, что нужно передернуть затвор.
Боже мой!) и снова выстрелила.
Осечки не было, но и моя рука пощадила телохранителя,
сохранила его жалкую жизнь: я видела только, как взорвалось его плечо
(очевидно, пуля раздробила ему кость) и фонтан крови обрызгал натертый до
блеска паркет…
Витек взвыл от боли и попытался заслонить голову здоровой
рукой. Несколько секунд из его горла вырывался только исполненный животной боли
сип.
– А-ах ты, мать твою! Нет… – сквозь руку я видела черты
его лица, искаженные ужасом до неузнаваемости; кровь забрызгала ему щеку и
казалась почти черной на мертвенно-бледном лице, – нет… Не нужно…
Не нужно… Не нужно, нет… Я не убийца, не убийца… Я только
защищалась. Это скорчившееся, теряющее сознание от боли, массивное тело больше
не интересовало меня. По-прежнему сжимая пистолет в руке, я бросилась вон из
комнаты.
Ничто, кроме поскуливания, переходящего в хриплый вой, не
преследовало меня. В ванной я подняла свой больничный халат и набросила его
прямо на голое тело; в прихожей я подняла шубу и набросила ее прямо на халат…
