Нет, черт возьми, нет. Я свернула не в тот проход, и
лабиринт закончился тупиком. Да и наваждение видеокамеры исчезло, не успев
укрепиться в сознании.
– Нет, нет, я не могу вспомнить..
– Что – «вспомнить»? – Капитан странно оживился. –
Что-то кажется вам знакомым?
– Не знаю… Нет.
– Звоните, – почти приказал мне капитан, подбородком
указывая на кнопку звонка.
Я подняла руку и сильно надавила на черную блестящую
пуговицу. Автоматически щелкнул засов. Капитан галантно толкнул дверь, она
приоткрылась В образовавшуюся щель я увидела, как какая-то женщина в старом
пуховике загоняет в дом двух собак.
Кажется, это были ротвейлеры… Когда несколько минут назад я
перебирала породы, я даже не вспомнила о них. Теперь это показалось мне странным,
я вдруг почувствовала, что именно эту злобную, в рыжих подпалинах породу должна
была вспомнить прежде всего. Но почему, почему, Господи?..
И снова пот заструился по моему заиндевевшему от
предчувствия позвоночнику, и я почувствовала такую слабость в коленях, что
уцепилась за руку капитана.
– Вам плохо? – спросил у меня капитан. Но теперь в его
голосе не было и следа участия. Он изучал, препарировал мои реакции; более
того, он находил их вполне естественными, он как будто ждал их. Это ожидание
предполагало знание. Знание, которого я была напрочь лишена.
Нельзя давать ему повод торжествовать.
– Зачем вы приносили мне тогда фотографию Цыбульского?
– совершенно невпопад спросила я, только для того, чтобы не молчать, только для
того, чтобы не слышать приглушенного неистового лая собак в доме.
– А мне он вообще очень симпатичен. Белый шарф, очки,
настоящий интеллектуал в настоящем времени. Вам нравятся шестидесятые?
Я пожала плечами.
– Но актера-то помните?
Я повернулась к нему, переступила с пяток на носки, стоя
прямо в середине расчищенной от снега дорожки:
– Капитан. Я не помню, а знаю. В этом вся разница. Я
знаю многое, но не помню ничего…
– А мне нравится этот поляк, – Лапицкий пропустил мое
откровение мимо ушей. – Он стильно играл работников моей профессии и всегда
справлялся с такими дамочками, как вы.
Кто бы мог подумать, что милицейские дуболомы апеллируют к
слову «стильно» и у них тоже есть маленькие сентиментальные слабости…
– Не называйте меня дамочкой.
– Могу называть девушкой, но это предполагает более
близкое знакомство и совсем другие обстоятельства встречи.
– Я вас ненавижу, – устало сказала я.
– Радостное совпадение наших чувств. Можно хоть сейчас
под венец, – не остался в долгу капитан.
Мы поднялись по ступенькам крыльца, и Лапицкий толкнул дверь.
Она с трудом поддалась и открылась только наполовину. Лай собак стал
невыносимым. Капитан протиснулся первым и уже из-за двери сказал мне:
– Смелее!
Я последовала за ним и у самого порога наткнулась на что-то
мягкое, лежащее на полу. Это было так неожиданно, что я не смогла удержаться на
ногах и оказалась в комнате на полу, больно ушибившись коленкой. Впрочем, я
тотчас же забыла о боли, – возле двери лежало неестественно скорчившееся тело
человека. Оно и загораживало проход в дом. Я не успела ничего сообразить, когда
прямо надо мной раздался спокойный голос капитана:
– Не ушиблись? Вставайте.
Нет, это не было телом, скорее – большая, почти в
человеческий рост, небрежно собранная тряпичная кукла. Она вдруг странно
испугала меня, внушила почти мистический ужас. Сидя на полу и держась за
ушибленное колено, я не могла оторвать взгляда от плохо простроченного шва,
делившего ее голову на две части.
– Что это? – одними губами спросила я. Никто не ответил
мне, хотя в комнате, кроме капитана, еще были люди: шофер Виталик и женщина в
расстегнутом пуховике, – именно она загоняла собак… Женщина сидела в глубоком
кресле, закинув ногу на ногу, и со жгучим любопытством наблюдала за мной… Потом
хмыкнула, тряхнула крашенными перекисью волосами и достала из кармана мятую
пачку сигарет.
Сейчас она закурит. От этого вдруг разболелась голова. Я
опустилась на пол и обхватила виски руками. Вставать мне не хотелось. Я даже не
знала, сколько времени прошло.
– Иди помоги мне поднять ее, – властно сказал капитан
Виталику.
Шофер беспрекословно подчинился. Вдвоем они попытались
оторвать меня от пола, за который я цеплялась, как за последнюю надежду. Если
бы у меня хватило сил, я бы забилась в какую-нибудь щель и пролежала бы там до
конца времен. Лицом вниз и с тонкими горячими иглами в шейных позвонках…
– Ты смотри, упирается, – ленивым кошачьим голосом
промурлыкал Виталик, – а тяжелая какая, кто бы мог подумать… Никогда не буду
носить ее на руках, если женюсь…
– Заткнись и делай свое дело, – процедил капитан.
– Да какие у меня дела, – не унимался Виталик. – Делов
у меня, как у барабанщика в струнном оркестре.
Когда они поставили меня на ноги, я почти теряла сознание.
Только узкое тело шофера, обвившее мой позвоночник, как плеть, не давало мне
уйти в блаженный мир небытия окончательно. И я вдруг доверилась этому телу,
решила положиться на него – и сразу же почувствовала себя в безопасности.
Знакомое ощущение, которое я тщетно пыталась вспомнить, – видимо, раньше, когда
я была собой, я только то и делала, что полагалась на чужие тела…
Но ощущение безопасности сразу же прошло, стоило только
Виталику повернуть меня лицом к капитану Лапицкому. Теперь я видела не только
самого капитана, но и всю комнату. Отличная, основательно и со вкусом
подобранная обстановка не могла сбить меня с толку – в этом доме уже давно
никто не жил. Это было заметно по многим приметам, они сразу же бросались в
глаза: пыль с палец толщиной на всех предметах, неряшливый, запущенный пол,
безвольно висящие на противоположной стене винтовки… Вещи опускаются и
перестают за собой следить, когда их лишают хозяев… Впрочем, это не относилось
к винтовкам на стене. Только они казались здесь на месте, как будто только
сегодня были специально принесены в дом.
Может быть, именно для меня.
Капитан Лапицкий сидел на столе и вертел в руках маленький
пистолет.
– Это «браунинг», – пояснил капитан, перехватив мой
взгляд. – Разбираетесь в оружии?
– Нет.
– Хорошая штука. Можно хранить в дамском концертном
ридикюле. Бьет поточнее «Макарова»…
– Именно, – подтвердил Виталик. – «Макаров» – это лажа.
Я бы вообще всех «Макаровых» оптом отправил на Берег Слоновой Кости в качестве
пламенного пролетарского привета аборигенам. Пусть из них кокосы сшибают…
Капитан поморщился. Видимо, Виталик портил ему всю игру.
