– От твоей одежды пахнет дымом, – сказал мне Григорий, когда я, закутавшись в длинный халат, вышла из ванной комнаты, где тщательно смыла все следы и запахи свидания и обмана. Правильно: дымом пахло от моей куртки, шарфа, свитера, джинсов. Свитер и джинсы я засунула в корзину для грязного белья. А вот куртка осталась висеть в передней на вешалке и распространяла запахи моего блуда по квартире.
– Там где-то во дворе, где я упала, листья жгли, наверное…
Чистая, но с нехорошими мыслями, я легла в постель и закрыла глаза. Я не могла понять – как же случилось, что я изменила Григорию? И в то же самое время все, что было у нас с Федором, мне тогда еще не казалось изменой. Было такое чувство, словно я просто переела шоколада. Но ведь шоколад – это несерьезно, это так, баловство, потворство желанию насладиться сладеньким… Получается, что Федор как бы стал моим куском шоколада. Моей сладостью. Чем-то невероятно приятным, сладким – и несерьезным. Но это было, было, было… И я, лежа под одеялом, не посмела открыть глаза, когда вошел Григорий и присел рядом со мной. В какой-то момент мне даже захотелось все ему рассказать. Как близкому человеку. Поделиться тем, как я провела вечер и с кем. Посоветоваться с ним. Возможно, мое отношение к нему постепенно превратилось в платоническое, дружеское – из-за этой невозможности быть любовниками. Или же оно изначально было таковым. Ведь если бы я желала его – сама, возможно, предприняла бы что-то. Была бы с ним нежнее и терпеливее. Но анализировать, почему все вышло именно так, а не иначе, тогда уже не было никакого смысла.
Федор, конечно, говоря о своей любви, умолял меня бросить Григория, сказал, что он продаст свою квартиру и у нас будут деньги, но я не воспринимала его слова всерьез. Возможно, я так устала скитаться по чужим углам и испытывать всякий раз, перебираясь на новое место, очередное унижение, что сама мысль – бросить Григория и отправиться в новое странствие в поисках идеальной любви – была недопустимой. Но и жить во лжи тоже казалось мне тогда недопустимым. Выход был один – забыть раз и навсегда Федора, сходить в церковь, помолиться и попросить у Бога прощения за совершенный мною грех. Быть может, прочти он тогда в моих глазах признаки измены и проблеск любви к другому мужчине, почувствуй он, что теряет меня, – может, все сложилось бы по-другому. Но он ничего не ощущал, кроме уже привычной нежности и заботы. Он обнял меня, спросил, хорошо ли я себя чувствую, не вызвать ли врача или «Скорую». Сказал, что очень испугался за меня, попросил, чтобы я берегла себя. Он так крепко прижался ко мне – словно сильно замерз и искал тепла, – что я чуть не разревелась. И мне стало так стыдно перед ним за то, что я сделала, что я поклялась себе завтра же утром позвонить Федору и попросить его больше никогда в жизни со мной не видеться.
Но утром, когда я готовила завтрак, он первым позвонил мне и сказал, что всю ночь не спал и думает только обо мне. Прямо сегодня он займется продажей квартиры…
Я слушала, взбивая яйца для омлета, и плакала. Я понимала, что лавина начала свое необратимое движение и вряд ли у меня хватит душевных сил что-то изменить и спасти. В душе моей возникла какая-то легкость, желание изменить свою жизнь, предчувствие любви и счастья. Но, с другой стороны, я не представляла себе, как я брошу Гришу. Помимо страсти и любви, существовали не менее сильные чувства, такие, как привязанность, нежность, благодарность, наконец! Я не представляла, как скажу Грише о том, что у меня появился другой. И тем более я не могу солгать, сказав, что просто ухожу от него – в никуда. Он, и без того страдающий от своего сексуального изъяна, воспримет это как мое желание найти более здорового мужчину. Как будто я не могу обойтись без секса! Хотя на самом деле не встреть я Федора, я бы продолжала спокойно жить рядом с Григорием, особенно не мучаясь. Конечно, первое время мне казалось, что вся проблема – во мне, что я не нравлюсь ему, не возбуждаю его и он испытывает ко мне некую исключительную жалость, и поэтому у него ничего не получается. Или так: я настолько некрасива и непривлекательна, что мужчины в принципе меня не желают. Но страсть Федора пробудила во мне ответную страсть. И теперь меня просто неудержимо влекло к этому парню, и я каждую секунду думала о нем, вспоминала все то, что было там, в лесу, на поляне, на разостланном Федором пледе… Получалось, что и с Федором у меня не было сил расстаться, и Григорию я не могла причинить боль. Оставалось вести двойную жизнь, лгать. Для того чтобы Григорий ни о чем не догадался, мне требовалось вести себя очень осторожно…
…Я приготовила омлет, позвала к столу Гришу и Алика. Очень хорошо помню это утро. Необыкновенно солнечное, сухое, с прозрачным небом за окном и какой-то особенной, умиротворяющей тишиной. Словно Москва медленно просыпалась, выбираясь из сладкого сна. Даже птицы молчали, заглядывая в наше окно.
– Зоя, забыл тебе вчера сказать… Я бы хотел пригласить к нам в гости одного моего приятеля, вернее, друга. Он сейчас находится в больнице, ему вырезали аппендицит. Очень хороший человек, верный и надежный. Ему сейчас плохо, больно и одиноко. Я бы хотел забрать его из больницы и привезти к нам сегодня вечером. Ты как себя чувствуешь? Сможешь приготовить что-нибудь на ужин? Если ты еще нездорова, то…
– Гриша, о чем ты говоришь! Я прекрасно себя чувствую! Да к нам же вообще никто не приходит. Конечно, привози сюда своего друга. Я приготовлю баранину, как ты любишь, с кускусом.
Мне так хотелось чем-то порадовать Гришу! Правду говорят, если один из супругов виновен, он изо всех сил пытается компенсировать свою вину, каким-то образом ее загладить. Вот так же и я. Мне хотелось угодить Грише, сделать так, чтобы он ничего не заметил, не понял. Не видел и не слышал!
Вечером Гриша, как и обещал, приехал со своим другом Денисом. Очень приятный мужчина, зрелый, интересный, обходительный, нежный, женщины таких любят. Алик появился, когда мы уже сели за стол. Думаю, мне тогда показалось, что Алик посмотрел на меня как-то особенно, словно хотел меня о чем-то спросить. Или я становилась мнительной из-за чувства вины?
Ужин в целом прошел прекрасно. Мы шутили, смеялись, Денис расхваливал мою баранину и пирог с вишней, говорил, что если бы в свое время встретил такую женщину, как я, то пересмотрел бы свои жизненные принципы и женился. Гриша, глядя на то, как мы воркуем и хохочем, радовался за нас и, в этом я была совершенно уверена, ни капли не ревновал. Словно был уверен в нас на все сто процентов. Хотя я почему-то была уверена в том, что Денис – патологический бабник, что же касается меня, то у меня губы не остыли еще от вчерашних поцелуев моего молодого любовника… Я не удивилась бы, если бы Денис, уходя, сунул мне в руку свою визитку – мол, позвони. Но этого, к счастью, не произошло, и я сделала вывод, что он уважает моего мужа. Да и в моих глазах он не сумел заметить притаившуюся измену.
Денис пришел и ушел, только я недооценила своего мужа.
Буквально на следующий день утром он спросил меня, понравился ли мне Денис, не оставил ли он мне своего телефона? Предупредил меня, удивленную этими странными, несвойственными ему вопросами, что Денис – человек крайне несерьезный, коллекционер женских сердец, у него был миллион женщин, сказал, чтобы я была с ним осторожна, возможно, он умеет гипнотизировать… Сначала я молча слушала, затем расхохоталась. Как могла, успокоила мужа, сказала, что Денис мне как мужчина совершенно не понравился – он подкрашивает волосы, его ногти покрыты бесцветным лаком и отполированы, у него слишком кричащее розовое кашне, да и ботинки смешные, ковбойские, а я не выношу этот стиль… И сразу же после этого разговора я, дождавшись, когда Гриша уедет на работу, а Алик – в университет, села в машину и поехала к Федору. Вернее, к нему на работу. Позвонила, сказала, что жду его. Он выбежал из корпуса, где находился офис его фирмы, сел в мою машину и, с радостно заблестевшими глазами, сказал, что уже нанял агента и тот займется продажей его квартиры. Еще он сказал, что запланировал в субботу поездку в «Березовую рощу», в дом отдыха, где, как он выразился, нам никто не помешает и не придется мерзнуть на траве. Он обнимал меня, держал за руку, целовал и говорил о своей любви. А я смотрела на него, и у меня голова кружилась от осознания того, что это красивое лицо, эта нежная кожа и огромные глаза, красные губы и прекрасные русые кудри теперь принадлежат мне и только мне. Я верила ему, мне хотелось верить ему. Я играла его волосами, целовала их, гладила Федора по голове и улыбалась, еще сама не понимая, зачем приехала к нему – то ли для того, чтобы расстаться, сказать, что мы не можем больше видеться, то ли для того, чтобы увидеть его и проверить, было бы то наше свидание реальностью или же моим сном…
