Рыдания застряли в моем горле, я задыхался от переполнявших меня чувств по отношению сразу к двум любимым мною людям – к Федору и к отцу. Федор был уже мертв, и никто никогда не увидит его темных глаз, розовых щек и ослепительной улыбки. Да и волосы его, выбивавшиеся из-под надвинутой на глаза шапки, тоже никого больше не приведут в восторг. Отец же будет всю жизнь изнемогать от чувства вины перед тем, кого он лишил жизни. Боже, подумал я, какое же счастье (если это слово вообще уместно здесь), что отец не понял, кого он убил! Для него этот парень в потертой куртке и зеленой лыжной шапке с прорезями – простой вор. Даже опасный, поскольку он был вооружен. Пистолет Федора (он оказался игрушечным и не мог бы послужить оправданием действий отца, застрелившего вора) валялся рядом с телом на ковре.
Мне следовало принять решение, на какое не был способен мой отец. Я видел: он растерялся и готов немедленно позвонить в полицию и признаться в содеянном. Мне же предстояло: первое – не дать отцу понять, что он убил именно Федора, второе – не допустить, чтобы отец признался, и третье – сделать все возможное и невозможное, чтобы об этом убийстве не узнала Зоя.
– Значит, так, – сказал я твердым голосом, беря отца за руку и больно сжимая ее. – Слушай меня внимательно! Мы избавимся от этого парня. – Я кивнул в сторону трупа. – Ты не должен оказаться за решеткой только потому, что защищался. Мы ничего не знаем – кто этот человек и все такое прочее… Но я знаю, что если есть шанс скрыть все, то надо это сделать. Мы спрячем тело, я помогу тебе. Уверен: звук выстрела слышали соседи, среди них есть такие типы, они непременно доложат в полицию… Поэтому для начала надо спрятать труп под кровать, свернуть рулоном ковер и спрятать его на балкон, к примеру. Конечно, мы рискуем, ведь звук выстрела вылетел из нашей квартиры. Но не забывай, что ты профессор, ученый, на тебя меньше всего подумают. Рядом с нами живет семья, у них дети-подростки, мальчики, мягко говоря, не очень-то спокойные, сколько раз они стреляли петардами, пугали соседей, помнишь? Возможно, кто-то предположит, что выстрел раздался именно в их квартире. Посуди сам. Нас здесь трое: ты, я и Зоя. Если мы все живы, кому же в голову придет, что застрелили кого-то именно в нашей квартире? Но даже если предположить, что полиция отреагирует на звонок соседей и пойдет по квартирам, позвонят в нашу дверь… Мы откроем и скажем, что оба были на работе…
– Нет-нет, – встрепенулся отец, – я-то не был! У меня алиби нет.
– Хорошо. Ты подтвердишь, что тоже слышал выстрел. Но подумал, что стреляли по телевизору. Ты в это время находился на кухне и делал ингаляцию, то есть твоя голова была накрыта легким одеялом. Поэтому иди на кухню, доставай с полки ингалятор, наливай туда кипяток, капай эвкалипт и дыши, накинув на голову одеяло… Уверен, на тебя никто не подумает. У меня есть алиби – меня видел весь наш курс. А Зоя вообще в больнице.
И, стоило мне только произнести ее имя, как в воздухе словно запахло серой, послышался скрежет отпираемых замков и в квартиру вошла (так неожиданно, на свое имя откликаясь, появляются только ведьмы!) наша Зоя. Она улыбалась и выглядела несколько смущенной и виноватой.
– Ребята, я сбежала из больницы. Я лучше с вами побуду… Не могу больше там. Надоело видеть каждый день больничные стены. Тем более доктор сам сказал, что для меня нет никакой необходимости находиться там. Да и гемоглобин у меня повысился, я и справку принесла… Еще он сказал, что тебе не стоило так переживать, ты явно перестраховался, когда уложил меня туда…
Она подошла к моему отцу и обняла его, прижалась щекой к его груди. Руки моего отца повисли вдоль тела как плети. Он был потрясен всем, что произошло с ним за последние пару часов. Труп Федора все еще лежал в спальне. И сейчас нужно было сделать все, чтобы не пустить туда Зою.
– Зоя, я убил человека, – вдруг сказал мой отец, и я чуть не рухнул рядом с ним.
Он точно сумасшедший! Если бы вместо Зои в квартиру вошел полицейский, он сказал бы то же самое.
– Не слушай его. У него не все дома, – зачем-то сказал я.
Зоя на моих глазах побелела, словно вся кровь ее от этого известия превратилась в воду. Думаю, и гемоглобин ее в эту минуту опустился до смертельной отметки.
И вдруг – в какую-то минуту – я понял, что ни одна душа во всем мире не будет так скорбеть по моему другу, как Зоя.
– Иди дай ей успокоительное! – крикнул я отцу довольно громко, чтобы привести его в чувство. – Идите оба! На кухню!
Я вращал глазами, пытаясь донести до него свою основную мысль – уведи ее отсюда поскорее и положись на меня.
Он увлек ее за собой, а я, метнувшись в их спальню и заперев дверь на ключ, каким-то невероятно быстрым образом задвинул тяжелое тело моего друга под кровать. Затем, приподняв поочередно ножки кровати, выдернул углы розового персидского ковра, быстро свернул его в рулон и завязал каким-то тонким шелковым пояском. Поднял рулон и поставил его, хотя он успел слегка согнуться пополам, вертикально возле окна, спрятав его за тяжелыми бархатными шторами. Теперь у кровати на паркете осталось большое неровное влажное розоватое пятно успевшей просочиться сквозь ковер крови. Схватив попавшийся мне под руку мужской носок, я вылил на него немного лосьона и протер им пятно. Посчитав это недостаточным, я оторвал клок ваты, которую нашел в хрустальной вазочке на туалетном столике Зои, смочил и его лосьоном и хорошенько протер проблемное место на паркете. Вата приобрела жутковатый красно-оранжевый цвет. Носок и ватку я сунул в карман. Открыл дверь, вышел из спальни.
В кухне мой отец целовал Зою. Когда я вошел, он отстранился от нее. Зоя же, не мигая, смотрела на меня:
– Это правда, Алик, что он застрелил вора?
Мне показалось или нет, но, похоже, она хотела задать мне совершенно другой вопрос: «Правда, Алик, что он убил все-таки не Федора?»
Мне стало жаль ее. Кто, как не она, имел право задать этот вопрос. Тем более что у нее имелись для этого все основания.
15. Зоя
В тот вечер я вернулась поздно. Включила телефон, оказавшись уже возле подъезда, и обнаружила больше тридцати непринятых вызовов. Григорий, вероятно, сходил с ума, не зная, где я и что со мной. Я сказала ему, что потеряла сознание, что не дошла до аптеки, упала где-то неподалеку от нашего дома и меня приютила какая-то женщина, оказавшаяся медицинской сестрой, она предположила, что у меня анемия, потому что я была очень бледной.
Словом, наговорила всякой чепухи и добавила, что эта женщина сделала мне укол, мне уже лучше, просто нужно отлежаться. Я могла бы придумать историю о том, что застряла в пробке, но не была уверена, что Гриша с Аликом не проверяли, стоит ли в гараже моя машина или нет. Скорее всего, проверяли. А так я придумала то, что невозможно было проверить. Было стыдно, и вместе с тем возникло некое странное ощущение, что у меня появилась другая жизнь. Параллельная той, которой я жила. Жизнь, где все по-другому, где не было, быть может, того тепла и комфорта, которыми я так дорожила в доме Григория, но было много безудержного веселья, легкого безумия, головокружительных поцелуев, физической близости с неутомимым юношей – и все это было пропитано запахом костра, подкопченного на огне мяса… Федор не обманул меня, у него в багажнике на самом деле стояла банка с маринованной свининой. Мы жарили шашлык на углях.
