– Откуда у тебя деньги? Алик сказал, что ты студент, подрабатываешь… А этот букет… Это астрономическая сумма! Зачем ты это делаешь? Ты же знаешь, что у меня есть муж, Григорий!..
– Но ты мне нравишься. Мне кажется, я готов на что угодно, даже могу ограбить банк, только чтобы раздобыть денег для тебя, для нас. Я же вижу, ты привыкла к красивой жизни, ты никогда не обратила бы внимание на меня, простого парня…
– И поэтому ты решил ограбить банк? И ограбил-таки?
– Нет. У меня было кое-что припасено…
– Федор, пожалуйста, поедем домой. Мы не должны быть вместе. Это невозможно! И я не должна была садиться в машину…
– Я поцелую тебя только один раз, обещаю, и оставлю в покое… Только один раз.
Я захотела это испытать. Сравнить этот поцелуй с другими. Подумала: никто никогда ничего не узнает. А еще я успокоилась, поняв, что никакого пикника с моим разоблачением и унижением не будет. Я закрыла глаза и, почувствовав на своих губах его поцелуй, испытала такое же ощущение, которое двигало Федором, пока он совершал свои безумные поступки. Это был затяжной, без воздуха, поцелуй, и когда мы, размякшие, с сияющими глазами, оторвались наконец друг от друга, я поняла, что домой он отвезет меня еще не скоро…
12. Григорий
Однажды я, вернувшись с работы, обнаружил в гостиной в огромной напольной вазе, подаренной мне сослуживцами на сорокалетний юбилей, невероятных размеров букет роз. Я сразу же спросил себя: способен ли я подарить кому бы то ни было такой букетище, и ответил – нет, не способен. Я мог подарить своей любимой женщине еще одну машину или несколько шуб из драгоценного меха, бриллианты, наконец (перечень этого джентльменского набора подарков мне внушил в свое время более опытный Алик), но потратить деньги на цветы, которые через несколько дней придется выбросить на помойку, – нет, на такую жертву я уж точно не способен.
Однако какой-то другой менее практичный мужчина все-таки существовал на белом свете, и доказательством служили эти цветы, эта чудесная охапка роз. Зоя довольно просто объяснила мне появление букета в доме, и я сразу поверил ей. Она так легко и естественно мне все это преподнесла, что я даже успел посочувствовать мужу той женщины, сплавившей этот легкомысленный дорогой подарок своего любовника моей жене. Конечно, человек, подаривший этот букет, наверняка делал своей любовнице и менее провокационные подарки. Они занимали гораздо меньше места, и женщина могла спрятать их в своей сумочке или в платяном шкафу среди белья: те же драгоценности, деньги… Духи она могла поставить на свой туалетный столик, подаренную кофточку или туфли замаскировать среди своих повседневных вещей. Словом, несколько минут своей жизни я сопереживал этому незнакомому рогоносцу, сочувствовал ему, пока вдруг не затеял – словно бы помимо своей воли – идиотскую игру в вероятность того, что этим рогоносцем являюсь как раз я сам!
Я и не предполагал, что моя фантазия способна настолько разыграться и представлю мою Зою в объятиях другого мужчины (любовником Зои я в своем воображении выбрал того памятного мне господина в меховом пальто и шляпе, собственника красивой «женщины из сугроба»). Мне становилось совсем плохо от этих сцен, меня реально тошнило, когда я «видел» их вместе. Я даже слышал – внутренним слухом – счастливый смех Зои, видел ее повлажневшие глаза. Мне показалось в какой-то момент, что от нее пахнет алкоголем, – вот до какой степени я, оказывается, был эмоциональным, впечатлительным человеком! В сущности, я тогда был просто дураком! И думать мне следовало совершенно о других вещах.
Деньги, поступавшие на мой счет от людей, которым я продавал свои изобретения, были преступными, от них пахло прокуратурой и тюрьмой. Алик обо всем прекрасно знал. Я давно рассказал ему о том, чем я занимаюсь и откуда у меня столько денег. Знаю, что в первое время после того, как он об этом узнал, у него пропал сон. Он ложился, пытался уснуть, но потом вставал, шел на кухню, включал маленький телевизор и смотрел все подряд, запивая свои страхи и сомнения чаем. Иногда к нему присоединялся и я, и мы вели долгие, оправдывающие меня разговоры о том, что никакое это не преступление, что, будь в нашей стране все устроено иначе, эти же деньги я мог бы получать и здесь вполне законно.
Я бы мог, конечно, запатентовать свои последние серьезные изобретения, да только что проку? Это только в незапатентованном виде, когда о них никто не знает, они стоят дорого. Однако самой моей большой болью было, когда свои ранее запатентованные изобретения, связанные с тем же биотопливом, только другого вида, каким-то немыслимым образом утекали за границу! И суды наши смотрели на эти преступления сквозь пальцы… Мерзавец из руководства нашего института, провернувший несколько таких продаж, вскоре смылся в Японию. Так что бить в колокола и кричать на всех перекрестках, что в нашей стране не существует достойной защиты патентованных объектов, смысла нет, гораздо проще лично продавать свои изобретения – втихую, причем тем, кто в них по-настоящему заинтересован и кто хорошо – как сказал бы Алик, достойно – платит.
Безусловно, я подстраховался и параллельно с моей основной деятельностью, как мог, прикрывался другими менее значительными проектами и изобретал все новые и новые виды топлива. И на мои счета время от времени поступали незначительные средства, как плата от небольших организаций за купленные у меня мелкие разработки. Все это я делал исключительно для того, чтобы в случае, если кто-нибудь заинтересовался моими финансами, я предоставил бы проверяющим свои счета для проверки именно этих выплат.
И все равно время от времени меня, как и моего сына, охватывала паника, я боялся, что сейчас в дверь позвонят и люди с каменными лицами сухо прикажут мне собирать вещи…
Но время шло, страхи утихали, я постепенно расслабился, и в один прекрасный день Алик пришел домой и с порога радостно заявил, что нам теперь нечего бояться и что мне теперь вовсе не обязательно продавать свои формулы японскому коллеге. Что я могу спокойно запатентовать свои изобретения в той же Японии, предварительно подав заявку в местный орган власти, отвечающий за интеллектуальную собственность, и получив, грубо говоря, справку о том, что в моих изобретениях не содержатся сведения, являющиеся государственной тайной…
– Знаешь, почему ты все это время жил в страхе? – спросил меня Алик в тот же вечер за ужином. – Потому, что ты – совок, понимаешь? Обыкновенный совок, и мозги у тебя советские. И ты, получая деньги от иностранца, испытываешь страх разоблачения, как если бы ты на самом деле совершил преступление. Ты воспитан совершенно определенным образом. Ты вообще всего на свете боишься. И мама у нас была такая же. А я, твой сын, попал под твое влияние, вот и все объяснение!
– Но ведь никто в институте не знает, чем я занимаюсь в своей лаборатории на самом деле.
– А кому это нужно, если ваш институт практически разорен и все его помещения отданы в аренду под офисы? Да под него еще долгое время никто не будет копать, потому что у директора вашего рыльце в пуху, но и он еще долго продержится на своем месте, так как знает, кому и сколько положено отстегивать от этой аренды. Так что, папуля, чувствуй себе спокойно, работай и живи в свое удовольствие!
