— А кирпичи сразу были? — поинтересовался Леший.
Башмакин кивнул.
— Сразу. Они вдоль правой стенки лежали, штабелем. Желтые такие, тяжелые… Я их потом в черный цвет выкрасил, чтобы внимания к тайнику не привлекать…
Лешего будто молния ударила.
— Иван Степанович, а это не золотые слитки?!
Башмакин обессилено хихикнул.
— Золотые кольца бывают, браслеты, оказалось, даже дубинки… А вот кирпичей золотых я отродясь не видывал…
— Ладно, разберемся! — Леший вскочил.
Неужели он нашел Хранилище? Хотелось развернуться и двинуться в обратный путь, чтобы проверить догадку. Но это было нереально. Даже его бойцы не дойдут.
— Заканчиваем привал! — скомандовал он. — Иван Степанович, вы как, отдохнули?
— Да если тихонько топать и по веревкам не лазить, то все нормально будет, — с преувеличенной бодростью отозвался Башмакин. — Дойду, силенок хватит!
* * *
Рядовой Башмакин скончался в реанимационном отделении спецбольницы ФСБ через два часа сорок минут после подъема на поверхность. Он так и не смог увидеть новую Москву — врачи еще в бункере надели ему светонепроницаемую повязку на глаза, чтобы уберечь сетчатку от дневного света. Лицо его покрылось сеткой глубоких морщин, кожа на щеках и шее обвисла, голос прерывался. Он еще говорил и мог передвигаться, хотя каждое движение, похоже, причиняло ему сильнейшую боль.
На выходе из бункера группу встречали Евсеев со Столбцовым, и с десяток любопытных сотрудников — новость о «подземном долгожителе» быстро разнеслась по Лубянке.
Башмакина сразу погрузили в реанимобиль и отвезли в стационар. Но тамошние светила только развели руками: у него не было выявлено какого-то конкретного заболевания, просто организм оказался предельно изношен, а от старости лекарств пока что, увы! — не придумали.
— Это очень важный свидетель по делу государственной важности, — сказал Леший главному врачу — солидному пожилому мужчине с копной седых волос, как у композитора. — Поставьте его на ноги! Несколько часов назад на глубине двести метров он прыгал, как молодой! Пулемет ДШК нес, автоматы…
Но тот лишь плечами пожал.
— Очевидно, он держался на стимуляторах. Другого объяснения нет и быть не может.
— Да, точно! — вспомнил Леший. — Он говорил что-то про «сталинские пилюли», которые и здоровье дают, и силы, и вечную молодость…
Главврач печально улыбнулся.
— Вечную молодость давал только эликсир Мефистофеля. А «сталинские таблетки»… Была такая закрытая разработка в конце сороковых — начале пятидесятых… Но они действовали в определенных условиях, при экстремальных нагрузках на организм, нейтрализуя агрессивные условия враждебной среды. Их испытывали на полярниках, проходчиках особо глубоких и опасных шахт, на урановых рудниках. И действительно получали удивительные результаты. Но на короткое время. Зато потом, когда объект выводили из экстремальных условий, начинался стремительный «откат», который в короткое время восстанавливал, так сказать, «статус кво», да еще усиливал негативные последствия… Поэтому «сталинские таблетки» так и остались засекреченным экспериментом, в серийное производство они не пошли…
— Зря! — сказал Леший. — Башмакин благодаря им продержался пятьдесят четыре года и выполнил поставленную задачу… Разве это «короткое время»?
— Да что вы говорите?! — оживился главврач. — Этот уникальный эксперимент меняет дело коренным образом! Может быть, написать рапорт о возвращении к давнему проекту… — Но тут же махнул рукой. — Вряд ли сейчас это кого-то заинтересует. Да и ничего не осталось. Все записи, формулы, наработки наверняка уничтожили еще полвека назад…
— Так чем можно поддержать старого солдата? — вернулся Леший к интересующей его теме.
Главврач покачал головой.
— Медицина тут бессильна. Последствия необратимы. Организм рушится буквально на глазах. Только если Мефистофель… Но вряд ли вы ему дозвонитесь.
А сам Башмакин чувствовал себя наверху блаженства. Он ехал по Москве, по широченным улицам, сплошь застроенным знаменитыми сталинскими «высотками», только хрустальными, в черном открытом «ЗИСе», рядом с самим генералиссимусом товарищем Сталиным. Вдоль дороги стояли толпы сытого и довольного народа — мужчины все в новых макинтошах и шляпах, женщины — в крепдешиновых платьях, с флагами, кричали «ура!», бросали цветы.
— Зачем все это, Иосиф Виссарионович? — недоумевающе бормотал Башмакин.
Он был крепок и полон сил.
— Я не заслужил это, я просто стоял на посту…
— Отставить, рядовой Башмакин! — говорил ему генералиссимус сочным басом, напоминающим голос товарища Бруно Аллегро. — Ты герой — и точка! Ты охранял последний рубеж нашего государства, о тебе народ еще песни слагать будет!
— Не надо песен! — испугался Башмакин. — Я домой хочу. Мне бы картошки жареной и в баньке помыться…
Сталин тронул за плечо человека в черной тужурке, сидящего на переднем сиденье, и приказал:
— Выдать рядовому Башмакину жареной картошки от советского правительства!
Тот обернулся. Лицо оказалось знакомым: бородка, пенсне… Ба, да это ведь товарищ Троцкий! В руках — поднос, на котором стояла сковородка со скворчащей в масле картошкой, рядом — кусок деревенского серого хлеба и стакан мутноватого самогона.
«Странно как-то, — подумал политически подкованный рядовой Башмакин. — Троцкий вроде как враг мирового коммунизма… И потом — откуда тут харч взялся? Картошка-то с пылу, с жару, только из печи… А где в машине печь?»
Но додумать эту здравую мысль не удалось.
— Харчуйся, рядовой Башмакин! — приказал ему генералиссимус.
— Служу Советскому Союзу! — ответил героический рядовой.
Засучил рукава и стал есть. Всю картошку съел, самогон выпил. Хорошо ему стало. Никогда в своей жизни ничего вкуснее он не пробовал. А потом посмотрел в лицо человека в тужурке, который держал перед ним поднос, неестественно перекрутившись на своем переднем сиденье. Странное лицо, карикатурное, черты чрезмерно крупные, грубые, вместо глаз — черные дыры… Как маска из папье-маше…
Протянул Башмакин руку, потрогал — и точно маска! Подцепил пальцем под картонный подбородок, приподнял… Сразу дохнуло чернотой и лютым холодом, а под человеческим лицом открылся череп с костлявым оскалом. Башмакин сразу все понял. Но не испугался, потому что это было бы невежливо, к тому же он целых пятьдесят четыре года оттрубил в глубоком подземелье и бояться, видимо, разучился.
— Здравия желаю, товарищ Смерть, — сказал он только и убрал палец. Маска со щелчком вернулась на место.
Та, в тужурке, кивнула и отвернулась. А черный «ЗИС» под радостные возгласы народа тут же взмыл прямо в синее небо и полетел над Москвой, как самолет, отбрасывая быструю тень на залитый солнцем город.
