Марго нравилась всем. Еще больше всем нравился особняк
нефтяного магната. Реквизит, привезенный с большими предосторожностями со
студии, заиграл в реальных стенах реального дома совершенно новыми красками. И
у всех появилась уверенность, что все сложится хорошо. Она продержалась ровно
два дня.
В день, когда убили Марго, на съемки приехала Леночка
Ганькевич.
С тех пор как Братны выгнал ее, Леночка никогда не
появлялась в группе открыто. Она с кем-то встречалась в долгих коридорах
“Мосфильма”, жалко сидела в буфете, поджидая дядю Федора, с которым была
дружна, или техника Садыкова, с которым иногда спала под водку и хорошую
закусь. Теперь же ее появление здесь можно было считать вызовом.
Она довольно легко преодолела редуты внешнего охранения (я
подозревала, что каждому из охранников она пообещала себя в качестве
утешительного приза). Братны был слишком увлечен съемкой, чтобы бросить все и
выгнать Леночку с площадки, а она сразу же нашла меня. Некоторое время мы молча
наблюдали за съемками и за Марго.
– Мне нужно поговорить с тобой, – шепнула она, – нужно
объясниться…
– Да. – Сердце у меня упало: я надеялась, что Леночка
напрочь забыла о моем к ней визите.
Стараясь не привлекать ничьего внимания, мы удалились со
съемочной площадки.
– Хочешь выпить? – деловито предложила мне Леночка,
заранее предполагая мой отрицательный ответ.
– Нет, ты же знаешь…
– Как хочешь. А я, пожалуй, хлебну. – Она достала из
сумки бутылку “Баккарди” и приложилась прямо к горлышку. – За новую актрису.
Она действительно хороша, вот только я думала, что она выглядит чуть старше…
– Ты много пьешь, – сказала я, ненавидя себя за
менторский тон.
– Да. Я много пью и много трахаюсь, и вообще много на
себя беру… Я хочу извиниться за тот вечер.
– Что ты, ничего страшного не произошло, – фальшиво
сказала я, и Леночка сразу же уловила фальшь в моем голосе.
– Я наговорила тебе глупостей.
– Разве?
– Я наговорила тебе глупостей, я помню это… Смутно, но
помню…
– Ничего страшного ты не сказала.
– Если можешь, забудь все то, что я тебе говорила.
– Да я и не пыталась запомнить, – сфальшивила я.
– Ну что ж, тогда ладно, – видно было, что Леночка не
поверила ни одному моему слову, – заезжай ко мне как-нибудь…
– Как-нибудь заеду, – сказала я, прекрасно зная, что
никогда больше не появлюсь в ее доме.
– У тебя неплохая фигура, – Леночка заискивающе
посмотрела мне в глаза, – очень универсальная. Поверь мне, я знаю в этом толк…
Я ведь модельер. Говорили – очень хороший модельер… Я бы хотела, чтобы ты
что-нибудь выбрала для себя. Мне было бы приятно.
Наверное, мне тоже было бы приятно. На секунду прикрыв
глаза, я вспомнила модели Леночки, которые видела в тот вечер, – восхитительно
совершенные линии, восхитительно небрежные складки, платья, созданные для
любви, платья, созданные для того, чтобы их нежно надевали и яростно скрывали,
– как эта молодая, так тонко чувствующая женщина могла попасться в ловушку
безумия?
В комнату заглянул техник Садыков и, увидев Леночку,
по-свойски подмигнул ей и просемафорил тупым заросшим подбородком:
“Заболталась, старуха, пора и ноги позадирать слегонца”.
– Жарко здесь у вас, – сказала Леночка и тотчас же
скинула дубленку, оставшись в облегающем черном платье.
– Да вроде не очень.
– Где здесь у вас туалет?
– Направо по коридору.
Направо по коридору. Но ты пойдешь в другую сторону, где
тебя встретит техник Садыков, только для того, чтобы тупо отодрать в пустой
детской, где через месяц-другой поставят кроватки для двухлетних
девочек-близнецов, дочек нефтяного магната. И забьют углы мягкими игрушками… Ты
будешь заниматься этим и каждую минуту, каждую секунду знать, что совсем рядом
совсем равнодушный к тебе Братны снимает совсем ненужное тебе кино. А мы с
тобой неплохо поговорили, ты ждала от меня каких-то слов, которые я так и не
сказала…
Мне стало так тошно, что я взяла бутылку “Баккарди” и сделала
крупный глоток. И только потом, повернув голову, увидела в раскрытой сумочке
Ганькевич краешек фотографии.
Еще не достав ее, я знала, что это за фотография.
И все-таки заставила себя вытащить фотографию из сумки.
Марго.
Я знала эти фотографии из серии “Актеры Советского кино”. Их
собирала маленькая девочка в маленьком южном городе. Ей очень хотелось, чтобы у
нее были волосы артистки Анастасии Вертинской и чтобы артистка Светлана Тома
вышла замуж за актера Олега Видова. Она даже поместила их вместе на одной
странице альбома.
А вот фотографии Марго она так и не купила…
– Роешься в чужих сумках? – услышала я голос Леночки и
вздрогнула.
– Иногда. Откуда у тебя эта фотография?
– Из альбома. Я в детстве собирала актеров. А ты?
– Зачем ты ее принесла? – Я сбилась на тон следователя
по особо важным делам и тут же пожалела об этом.
– А тебе какое дело? – тут же ощерилась Леночка. – Хочу
взять у нее автограф.
– Верится с трудом.
– У тебя есть свои предположения?
– Кое-какие.
Мы стояли друг против друга.
– Какие же, интересно?
– Не стоит этого делать.
– Чего – этого? – с вызовом спросила Леночка.
– Ты знаешь. – Я боялась произнести вслух то, что уже
давно сказала про себя.
– Не знаю.
– Знаешь. Он все равно снимет свое кино.
– Посмотрим. – Леночка олицетворяла ледяное
спокойствие.
– Зачем ты принесла фотографию?
– Я же сказала тебе. Хочу взять у нее автограф. Она
шикарная сука, никуда от этого не деться. Возьму автограф и успокоюсь на этом.
– Неужели успокоишься? – иронически спросила я.
– Я уже успокоилась. То, что я говорила тебе тогда, –
это просто ложь. Сентиментальное вранье.
В комнату снова заглянул Садыков. Теперь его заросший
подбородок выглядел еще более тупым, а глаза нездорово блестели. Должно быть,
снова дернул косяк у Вована Трапезникова.
– Ленуся, прелесть моя! Мы тебя с Темкой ждем-ждем, уже
и наклычники приготовили, а она здесь прохлаждается. Трубы зовут. Иерихонские,
между прочим. И хорошо надраенные.
– Уже иду. Пока, Ева. Рада была тебя увидеть.
Леночка демонстративно вытащила у меня из рук фотографию,
подхватила дубленку, сумку и “Баккарди” и вышла.
