– Зачем ты так?
– Прости… Знаешь, мне что-то не нравится здесь. Поехали
отсюда, я знаю одно приличное место…
– Мне нужно домой… Завтра съемки. Хочу выспаться. Ты же
знаешь, как Братны всех изматывает…
Леночка вдруг вцепилась в мой рукав, в выцветших от страсти
глазах мелькнуло безумие:
– Не оставляй меня… Иначе… Иначе я что-нибудь сделаю…
Час от часу не легче! Дернул же меня черт идти к метро
пешком…
– Ну, хорошо. Только обещай мне не напиваться.
– Обещаю. Не оставляй меня… Не бросай меня, пожалуйста.
Леночка надралась в первом же кабаке, попавшемся у нас на
пути: шотландском ресторанчике “Маккормик”. Она все заказывала и заказывала виски,
и официанты – добродушные русские парняги в национальных шотландских килтах,
смотрящихся на них как седло на корове, – взирали на Леночку, а заодно и на
меня с веселым осуждением.
Я выслушала поток самых грязных ругательств в адрес Братны.
И поток самых возвышенных признаний. Иногда они чередовались – этот подонок,
этот сукин сын, единственный, я просто с ума схожу, так я люблю его, этого
урода, эту тварь, эту мразь, эту скотину, неужели он не видит ничего…, неужели
он не видит, что я готова сделать все, что угодно, только бы быть с ним…
Было совершенно непонятно, почему Леночка взяла меня в
свидетели своего чувства, с тем же успехом она могла признаваться в своей любви
храму Христа Спасителя или каменным истуканам с острова Пасхи.
Леночка вела себя так вызывающе неприлично, что на нас уже
стали обращать внимание, Не хватало еще, чтобы доблестные псевдошотландцы,
потрясывая своими клетчатыми килтами, выкинули нас из ресторана.
– Поедем домой, – тихо сказала я Леночке.
– Почему же домой? Он-то домой не собирается. Сидит
где-нибудь с этой жабой в кабаке и под столом ей колени гладит… Ненавижу жаб…
Знаешь, – Леночка пьяно хихикнула, – жаба, жрущая женские гениталии, – это
символ распутства. Путаться со старухами. Это и есть распутство…
– Господи, что ты несешь?!
– Он и есть распутник. Извращенец… Господи, что же
сделать, что?
– Поехать домой и проспаться. Я тебя отвезу.
– Пошла ты… Навязалась на мою голову! – Леночка
совершенно забыла, что сама пригласила меня в этот томительно-призрачный
культпоход по национальным кабакам.
– Все. Хватит. Поехали домой, – жестко сказала я, но
это не произвело на Леночку никакого впечатления. Оторвать же ее тело от грубо
сколоченного стилизованного стола я была не в состоянии.
Оставив ее среди стаканов с недопитым виски, я подошла к
официанту, скучавшему возле стойки.
– Вы не поможете мне, молодой человек?
– А в чем дело? – лениво спросил он.
– Девушка неважно себя чувствует.
– Я вижу…
– Вы бы не могли проводить нас?
На лице официанта застыло сомнение, которое исчезло сразу
же, как только я достала полтинник. Вдвоем мы кое-как доволокли упирающуюся
Леночку до “Форда”. При этом она норовила ухватить парня за предполагаемую
мошонку, но постоянно натыкалась на безмятежную, как равнины Шотландии, гладь
клетчатой юбки.
– А почему ты в юбке, дорогуша? – путаясь в окончаниях,
спрашивала Леночка. – Ты трансвестит? Может быть, ты педик, а? Этот скот Братны
наверняка педик… Или какой-нибудь дерьмовый фетишист. Извращенец… Развелось
извращенцов, продыху нет…
Официант смотрел на нее так свирепо, что пришлось доплатить
ему еще двадцатку за моральный ущерб. Наконец общими усилиями мы впихнули
Леночку в машину, и я, проклиная все на свете, села на водительское место.
– Пока-пока, дорогуша, – пьяно прощебетала Леночка
официанту, – может быть, составишь нам компанию? В любви втроем есть свои
прелести. Ты не пожалеешь…
– Веселая у вас подруга, – мрачно сказал официант.
– За веселье я уже заплатила, – ответила я и набросила
на Леночку ремень.
Когда-то давно, еще в Питере, Алена Гончарова учила меня
водить джип, у Лапицкого я освоила более скромные отечественные модели. И
теперь самонадеянно полагала, что справлюсь и с Леночкиным “Фордом”.
– Где ты живешь? – спросила я у Леночки.
– Разве я живу? – Она запрокинула голову, и только
теперь я увидела, какая у нее тонкая, какая беззащитная шея. – Я не живу. Я
медленно умираю… Я уже умерла.
– Ну, пока ты не умерла, смею тебя уверить. Но скоро
умрешь, если будешь так напиваться.
– Ну что ж, – Леночка судорожно дернула шеей, – его и
так окружают мертвецы… Будет еще один, почему нет?
– Я отвезу тебя домой, – я решила зайти с другого
конца, – – только скажи мне адрес.
– Нужно взять водки и парочку мужиков, тогда поедем, –
успела пролепетать Леночка, прежде чем ее голова упала на грудь.
Мать твою, мать твою, мать твою, ругалась я про себя. Только
этого не хватало – оказаться в машине с ничего не соображающей женщиной,
которая обезумела от страсти. Обезумела настолько, что сама не ведает, что
творит. Но, как ни странно, я не испытывала к Леночке ни брезгливости, ни
отвращения – одну только жалость. Откинувшись на валик кресла, я постаралась
собраться с мыслями. И тотчас же почувствовала тонкий аромат духов.
Тех самых.
Теперь они ассоциировались у меня не только со смертью, но и
с сумасшествием.
Стараясь отогнать эти мысли, я нашла ее сумку и вытряхнула
содержимое себе на колени. “Если хочешь узнать, что в голове у женщины, –
загляни в ее сумку”, – вспомнила я наставительно поднятый палец Кости
Лапицкого.
Разворошенная пачка долларов, несколько сотенных купюр,
ворох дорогой косметики, записная книжка, паспорт, газовый баллончик, ключи,
водительские права, флакончик духов – все вполне благопристойно. Оставалась еще
кипа вырезок из самых разнообразных газет и журналов.
Все они касались Братны: Братны и Каннский фестиваль, Братны
и экуменическое жюри, Братны и приз ФИГТРЕССИ и, наконец, Братны и съемки
фильма, Братны и убийство Бергман, Братны и исчезновение Александровой. Что-то
в этих заметках было не так. Сначала я даже не могла понять – что именно. И
только потом, пробежав глазами первый абзац, я обнаружила причину своего
беспокойства – и похолодела.
Фамилии Бергман и Александровой были обведены черным. И так
– в каждой статье, а статей было несколько десятков. С педантизмом пациентки
психиатрической клиники Леночка обводила и обводила фамилии старух – тонкой
гелевой ручкой и очень старательно. Линии смыкались под одинаково прямыми
углами в газетных публикациях. В заметках из журналов, напечатанных на хорошей бумаге,
Леночка позволяла себе поэтические вольности – вместо четких прямоугольников
над фамилиями актрис смыкались стилизованные гробы. Последняя по времени
заметка убила меня окончательно: в ней скупо сообщалось о том, что
возобновляются съемки фильма скандально известного режиссера Анджея Братны. Его
уже постигла неудача с двумя актрисами, приглашенными на главную роль
(подробности, нужно отдать должное редакции, не смаковались), теперь он,
кажется, нашел третью. Далее следовал коротенький экскурс в творческую
биографию Марго. Заметка заканчивалась гильонно-оптимистически: надеемся, что
наш выдающийся молодой режиссер, несмотря на все трудности (ха-ха!) съемочного
периода, все-таки снимет фильм. Фильм, который достойно представит нашу страну
на престижных мировых кинофорумах.
