Пилюлю подслащивал лишь отборочный комитет Каннского
фестиваля, который слал в Госкино факсы с подтверждением заинтересованности в
участии фильма Братны в конкурсном показе.
Скандал вокруг Братны приобрел затяжной характер, но с новой
силой вспыхнул тогда, когда из Праги приехала вновь утвержденная
исполнительница главной роли – известная в прошлом актриса. Совсем недавно ей
пришлось пережить такую же газетную травлю, и именно поэтому она уехала
работать в Чехию. В одном из серьезных чешских киножурналов она прочла новый
сценарий Братны и Новотоцкой. И именно поэтому послала факс в Москву. Ей
хотелось сыграть эту роль.
Я знала историю этой актрисы. И я знала ее не из газет, которые
могли извратить все, что угодно.
Я поняла это, как только актриса появилась в съемочной
группе и воспрявший духом, а потому особенно привлекательный Братны представил
ее.
Это была Марго.
Та самая культовая актриса, которую я уже видела когда-то
из-за полуприкрытой дверцы шкафа в одном из московских особняков. Я была
знакома с молодым актером, любившим ее. Вместе мы участвовали в одной из
операций Кости Лапицкого. Тогда ему не повезло, тогда ему не хватило жалких
нескольких секунд, чтобы спастись, – именно потому, что он слишком любил Марго.
И был вынужден на ее глазах убить человека, которого полюбила она сама.
Та самая Марго… Ничуть не изменившаяся, с тем же трагическим
сломом бровей, с теми же тяжелыми серебряными перстнями на пальцах, с той же
горькой складкой у рта. С теми же властными глазами, с той же седеющей головой,
– ей по-прежнему не приходит в голову закрашивать седину. Когда я увидела ее
первый раз, она показалась мне красивой. Теперь же я нашла ее ослепительной.
Та самая Марго.
В день, когда убили Олега Куликова, ей было сорок девять.
Сейчас ей пятьдесят.
Слишком молода для роли в фильме Братны, меланхолично
подумала я, у Анджея совсем крыша поехала. Невозможно играть увядание,
невозможно играть беспомощное ожидание смерти с таким полным жизни, таким еще
не прожитым лицом. Ей ничего не будет стоить заставить своего партнера
влюбиться без памяти, вместо того чтобы обворовывать и методично изводить ее, –
ау, Братны, как же твоя концепция?
Та самая Марго.
Почему именно она? Почему я все время встречаю людей,
которых уже знала когда-то, почему они появляются в моей нынешней жизни и
напоминают обо всех прошлых жизнях сразу?
Я пыталась найти ответ и так и не могла его найти. Когда-то
давно, еще во ВГИКе, Иван рассказал мне странную теорию о том, что все знакомы
со всеми через пять человек. То есть – пятый, встреченный тобой, обязательно
знает кое-что о тебе.
Я тоже знала кое-что о Марго.
Я знала это от Олега Куликова, молодого актера, который
боготворил ее; я знала, что она пережила трагическую любовь, что она много
курит, что складывает свои серебряные перстни в пепельницы, чтобы их легче было
найти, – это были его слова, и я хорошо запомнила их… Я даже могла бы нежно
шантажировать Марго этими только ей одной принадлежащими привычками. Я могла бы
многое порассказать ей о самом Олеге, о том, почему он стал убийцей, и это
разрушило бы его образ ревнивого романтика.
Бойтесь пятых по счету в своей жизни, тупо подумала я,
вспомнив сейчас теорию Ивана. Не исключено, что они знают о вас такое, что вам
самим хотелось бы забыть.
Я – самый идеальный вариант. Даже Лапицкий ничего не знает
обо мне до конца…
Зачем Братны пригласил ее на роль? Или он тоже не устоял
перед складкой у губ и седеющими волосами?..
– Знакомьтесь, это Марго, – представил Братны актрису.
Раздались громкие хлопки и одобрительное посвистывание. Марго знали все – она
никогда не пребывала в забвении, как Бергман или Александрова, она была еще
слишком молода, чтобы быть забытой.
А потом произошла совсем уж удивительная вещь – все мужчины
в группе, включая шофера Тему, вечно околачивающегося в гуще творческой массы,
почтительно поцеловали ей руку. Даже Володя Чернышев смотрел на нее глазами,
которыми он обычно смотрел только на Братны: смесь благоговения, преданности и
внезапно вспыхнувшей всепоглощающей страсти. И даже всегда скептичная гашишница
Светик попросила у Марго автограф.
– Идеальная женщина! – толстым басом прошептал стоящей
рядом Музе Вован Трапезников.
– Угу! – мрачно ответила Муза, недолюбливающая Вована
за открытую пропаганду наркотиков и приснопамятный “героиновый лубок” – Женщина
XXI века. Только рост подкачал и голова не квадратная.
– Пошлая ты баба, Музон. – Зато пивной подставкой я не
буду никогда…..Вот и все, завтра съемки возобновятся, уже с совершенно другой
актрисой: Братны нельзя отказать в настойчивости, сейчас он пойдет напролом, он
снимет фильм, чего бы этого ему ни стоило. Сейчас же к его извечному фанатизму
примешивался еще и азарт. Кто-то или что-то противостоят картине самым
варварским способом, каждый раз убирая ведущую актрису. Это противостояние
нужно сломить во что бы то ни стало. Возможно, Братны хотел заслониться Марго,
как шитом: она была слишком известной, слишком яркой фигурой в кино. Интересно,
как сейчас будут выглядеть взаимоотношения персонажей? Внесет ли Братны
коррективы или заставит Марго играть по уже предложенным правилам?
"ИЗМЕНИТЬ ПРАВИЛА – НЕ ЗНАЧИТ ИЗМЕНИТЬ ИГРУ”.
Почему этот доморощенный дурацкий афоризм с сигаретной пачки
не дает мне покоя? И дело даже не в том, кто его написал. Я могу никогда не узнать
этого или узнать слишком поздно. С чем связана “игра”, что, если она не
закончится с окончанием съемок? Келли прав, убийства совершал человек,
подчиняющийся только своей извращенной логике. Входит ли сам Братны в цепь его
логических построений? Почему он так упорно сводит счеты именно с Братны?
Почему убивают только его актрис? Может быть, все дело в сценарии? Может быть,
в нем есть что-то такое, что провоцирует убийцу, толкает его на бессмысленные
преступления? Какая-нибудь случайная фраза, произнесенная героиней?
Какой-нибудь с виду безобидный поворот сюжета? Нужно внимательно перечитать
сценарий еще раз, почему эта мысль до сих пор не приходила мне в голову? Я даже
почувствовала легкое покалывание в пальцах. Мне вдруг показалось, что я
ухватила тоненький конец ниточки, которая поможет размотать весь клубок. Почему
все вертится вокруг того, как совершены эти убийства? Я называла их
ритуальными. Лапицкий же – интеллектуальными. Не здесь ли стоит искать мотив?
Сценарий тоже интеллектуален, как ни странно, но расплывшейся
тетехе-сценаристке Новотоцкой нельзя отказать в утонченности.
Конечно же, сценарий. Как я не подумала об этом раньше?
Лапицкого не интересует эта буря в стакане кинематографической воды, равно как
и мертвые старухи: для него они недостаточно масштабны, их не имеет смысла
загонять в угол и шантажировать. Другое дело – Кравчук. Кравчук – это тот
масштаб, который может удовлетворить чье угодно самолюбие. Наша последняя
встреча с Костей в кафе носила более обстоятельный характер: он позволил себе
улыбнуться и взять солонку с моего стола: “Вы позволите, девушка?” Значит, он
что-то действительно нарыл, сукин сын!..
