– Допустим.
И я рассказала Лапицкому о первом убийстве, свидетельницей
которого была, и о том, как странно повели себя Братны с Кравчуком, как они
сделали все, чтобы скрыть следы преступления…
– Ни Братны, ни Кравчук этого не совершали, – я смыла
пену с головы и допила остатки водки, – и не могли совершить по определению.
Это невыгодно ни тому, ни другому. С Братны все более или менее понятно,
главное для него – снять фильм. Но вот Кравчук, что толкнуло его на этот
подвиг? Это не дурачки-киношники, готовые жрать идеи Братны в виде салатов,
арбузных корок в сахаре и запеканки из телячьих почек. Здесь, как ты говоришь,
“магнетизм Братны” пробуксовывает. Здесь у Кравчука свой собственный шкурный
интерес. Когда я говорю “здесь” – я имею в виду студию. У меня есть кое-какие
предположения на этот счет…
– Конечно же, девочка, у тебя есть предположения на
этот счет, кто же сомневается. – Лапицкий почти влюбленно смотрел на меня –
сейчас он назовет меня Анной, я поняла это за секунду до того, как он произнес
это, и подняла руку, защищаясь:
– Меня зовут Ева. Прошу тебя не забывать об этом.
– Главное, чтобы ты сама помнила, – туманно сказал
Лапицкий.
– Я помню, как бы тебе этого ни хотелось.
– А что с убийствами? – наконец-то поинтересовался он.
– Я не думаю, чтобы они были как-то связаны с дражайшим
Андреем Юрьевичем. Здесь мы с ним скорее союзники… Ничто не было так невыгодно
ему, как чертово необъяснимое убийство. Оно как горящая палка, воткнутая в
термитник, оно может все разворошить и заставить мигрировать на новое место…
– Два, – задумчиво поправил меня Лапицкий, – два
убийства, не забывай.
– Да.
– Два убийства – это уже многосерийный телефильм. Что
ты думаешь по этому поводу, девочка?
– Ничего. То есть я думала, я даже начала связывать
концы. С первым было как-то проще, хотя бы потому, что просматривался мотив.
Очень зыбкий, скорее из области психиатрии… Сейчас и близко ничего нет…
И я рассказала Лапицкому о своих жалких построениях, о том,
как вполне серьезно подозревала в преступлении убитую несколькими днями позже
Фаину Францевну Бергман, и о том, что сейчас почва выбита у меня из-под ног…
– Боюсь, что следствие столкнется с теми же проблемами,
что и ты, – потеребив подбородок, нахмурился Лапицкий. – Пока не всплывет
мотив, оно не двинется с места…
– И никаких улик? – обреченно спросила я. – Я имею в
виду – убийство Бергман.
– Никаких.
– Наш эксперт, Арсений Ардальонович Зайцев, сыто
отрыгнув после обеда, называет такие убийства интеллектуальными.
– Вы восстановили картину того, что произошло? – О том,
что случилось в павильоне, я уже слышала от дяди Федора, но его почти
истеричное изложение ничего не стоит по сравнению с четким анализом, который
может провести Костик Лапицкий.
– Кой черт, восстановили, – неожиданно выругался
капитан, – ты же понимаешь, чем больше псевдосвидетелей, тем больше головных
болей.
– А я думала, все обстоит как раз наоборот…
– Ты просто дилетантка. Оптимальный вариант – это когда
два или три человека при свете дня видят, как несмышленого ребенка сбивает
автомобиль марки “Москвич" – каблук вишневого цвета с надписью “Хлебозавод
№ I” с номерным знаком “ОТ 675 М” и скрывается с места происшествия. Кто-то из
них запомнил марку машины, кто-то – надпись, кто-то, особенно глазастый, –
часть номера. Все это складывается, и получается общая картина. Если свидетелей
будет больше, то “Москвич-412” вполне может стать “БМВ”, и пойди докажи, что
это не так. Коллективные свидетельства – это как коллективный выброс китов на
скалы: никакого проку, только загрязнение акватории. И потом, эти твои
киношники… Дряннее ничего и придумать нельзя. – Лапицкий поморщился.
– Что так?
– Пустоголовые какие-то. Никто ничего не помнит, никто
ничего не может сказать толком, все кивают друг на друга, все легко поддаются
внушению. Какой-нибудь черт говорит, что другой черт, когда выключили свет,
стоял там-то и там-то. Ты ему пеняешь: “Как же так, господин первый черт, вот
ваш товарищ – третий черт говорит, что искомый второй черт стоял не там-то и
там-то, а сям-то и сям-то”. – “Так и говорит?” – спрашивает. “Именно так и
говорит”. – “А кто еще так говорит?” Ну, и склоняется на сторону большинства.
Инстинкт коллективного бессознательного, истина там, где роются все…
– Неужели так безнадежно?
– Пока никакого просвета. Дамы рыдают. Я вспомнила
плачущую Ирэн у окна.
– Это Ирэн, гримерша, она родственница покойной
Бергман.
– Да знаю я… К сожалению, борьба за наследство
отпадает, у старухи было только двенадцать квадратных метров в богадельне. А
жаль. Такой милый, такой благовоспитанный повод, любо-дорого взглянуть…
– Что будет с фильмом?
– Не знаю. Это не компетенция следствия. Естественно,
на какое-то время съемки придется приостановить. Пока не снимут все показания,
не допросят свидетелей… По вашему Братны очередной Каннский фестиваль, говорят,
сохнет?
– Что-то вроде того… А сколько человек вообще было в
павильоне?
– Пятнадцать, включая группу, актеров и обслуживающий
персонал.
– И никто не входил и не выходил? Хоть это-то
установить удалось?
– К сожалению, нет. У вас же бардак, как в публичном
доме в Амстердаме: заходи – не бойся, выходи – не плачь. Но нужно отдать
должное Андрею Юрьевичу Кравчуку, он оперативно организовал площадку после
убийства и к трупу никого не подпустил. Старая закалка.
– Он один?
– Нет, там была пара его мальчиков.
Пара его мальчиков, я даже знаю, кто это был. Сеня и Бадри,
хотевшие убить меня. И бедный Митяй, хотевший, чтобы я осталась с ним… Мысль о
Митяе снова острой иглой прошила сердце, и мне стало холодно в Костиной горячей
ванне…
– У тебя еще есть водка? – спросила я.
– Тебе хватит.
– Я же не пьянею.
– Это еще хуже. Перевод натурального зернового
продукта.
– Ладно, черт с тобой. Чем ее убили? Ты сказал – “нож в
спину”.
– Ну, это фигурально выражаясь. Вообще-то это было
специально заточенное шило.
– Так же, как и в случае Александровой… – Я нырнула в
ванну и тотчас же выскочила, отплевываясь. – Почему шило?
– Я сказал, специально заточенное шило. Редкий
экземпляр, достойный украсить музей криминалистики. Во-первых, очень длинное и
очень острое, я такого не видел вообще никогда. Во-вторых, тонкие насечки. По
отношению к рукоятке эти насечки расположены под определенным углом, они
создают эффект желобков. Человечек падает замертво, но никакой крови.
