– Тогда поедемте.
– Только я прошу вас… Не нужно никаких постов. – Если
уж он принял меня за жертву изнасилования, пусть так и будет.
Так будет легче. Изнасилование, шок, полная прострация. Мне
даже не придется врать.
Старик заботливо усадил меня в свою колымагу и накинул на
плечо ремень безопасности. Потом вернулся к обочине и поднял забытую мной
вытертую сумку.
– Вот, возьмите. – Уложив сумку мне на колени, он
захлопнул дверцу и, спустя несколько секунд плюхнулся на кресло рядом со мной.
– Спасибо, – еще раз тупо повторила я.
– Выпейте кофе. – Он ловко отвинтил крышку термоса,
налил в нее кофе и почти насильно сунул мне в руки. Кофе отвратительно пах
пробкой и цикорием, но все же я отважно сделала несколько глотков.
– Спасибо.
– Сейчас мы развернемся и поедем в Москву. Куда вы
скажете, – ласково сказал старик. – Но, думаю, вам лучше всего обратиться в
больницу. Или в кризисный центр, сейчас существуют такие службы, я знаю…
– Нет-нет… Ничего не нужно. – Я прижалась лбом к стеклу
и заплакала.
* * *
…Его звали Григорий Петрович.
Он представился мне с самого начала, мягкие успокаивающие
имя и отчество должны были убедить меня: никакой опасности больше нет, вам
ничто не угрожает. Григорий Петрович вел себя удивительно тактично и больше не
приставал – ни с вопросами, ни с утешением. Я пребывала в полубессознательном
состоянии и машинально слизывала кровь с пальцев.
Кровь никак не останавливалась, но это мало занимало меня.
Я даже не отреагировала на то, что старик остановился,
совершил короткий рейд в глубины своего “Запорожца” и вернулся ко мне с
перекисью водорода и бинтами. Он сам обработал мне руки перекисью и обвязал
бинтами саднящие ногти.
– Вы живы, а это главное, – кротко сказал он мне и
пожал локоть.
Слишком мягкий, слишком тихий человек с извиняющимся голосом
– что могло заставить его выбежать на стылое шоссе из машины, под выстрелы (а
он не мог не слышать выстрелы), с одной монтировкой?
На своем чихающем и фыркающем “запорике” он подвез меня
именно туда, куда я просила, – к метро “Семеновская”.
– Если вы позволите, я провожу вас, сдам с рук на руки…
Мужу или родным.
– Нет-нет, спасибо, вы столько для меня сделали. – Я с
трудом выговаривала слова, он столько для меня сделал, Григорий Петрович,
совершенно чужой мне человек. А вот я для Митяя не сделала ничего…
– Но, может быть… – Он не настаивал, но и не уходил.
– Все в порядке. Еще раз спасибо.
– Я бы на вашем месте заявил в милицию. Я молчала, и
тогда он сказал:
– Знаете, с моей племянницей произошла.., произошла
такая же страшная вещь. Четверо подонков втянули ее в машину… И не было никого,
кто защитил бы ее, а у самой не хватило сил. Они ведь где-то живут, эти
подонки. А Али-ночки больше нет… Она покончила с собой после всего этого
кошмара, она была очень впечатлительная девочка, писала стихи, ее даже
публиковали два раза в “Московском комсомольце”, Алина Войнаровская. Может
быть, слышали? Нет-нет, конечно, я понимаю, вы не могли слышать это имя, а ей
обещали большое будущее… Это было десять лет назад, только не зимой, а летом…
Летом, что еще ужаснее… Может быть, я все-таки провожу вас?
– Нет. Я сама. Спасибо за все. И простите меня…
– Это вы простите, – тихо сказал Григорий Петрович.
Я стояла и смотрела ему вслед, пока крошечный нелепый
“Запорожец” не скрылся из виду.
…Соберись. Того, что случилось, уже не исправить. Соберись,
соберись. Кажется, это здесь. Я не была на “Семеновской” больше полугода, но
этот двенадцатиэтажный дом запомнила навсегда. Даже в страшном сне я не могла
себе представить, что вернусь сюда по собственной воле.
Что это будет единственным местом, куда я смогу вернуться.
…Лифт не работал. Мне придется идти на двенадцатый этаж
пешком. Это в его стиле – жить в доме с неработающим лифтом.
Между седьмым и восьмым этажами я села на холодные каменные
ступеньки черного хода и заплакала. Я все еще боялась думать о том, что
произошло с Митяем. Почему меня всегда окружает столько смертей или колея, в
которую я попала – колея с бабочками над жирной землей и подсохшими цветами,
передавленными цветами, – ведет в царство мертвых?..
Меня нужно запереть в клетку, возить по городам и выпускать
на арену перед тиграми какого-нибудь Мстислава Запашного и после дуэта
эксцентриков-эквилибристов каких-нибудь братьев-близнецов Немировичей: вот
женщина, которая притягивает убийства как магнит. Слабонервных просим
удалиться…
Вставай, Ева, нужно идти, еще пять этажей.
Перед дверью на двенадцатом этаже я постаралась отдышаться,
чтобы не выглядеть совсем уж унизительно. Да, дверь именно эта, я была здесь
всего лишь несколько раз (два? три?), но хорошо запомнила ее. Набрав в легкие
воздуха, я ждала, пока сердце прекратит выпрыгивать из груди.
Ничего не получится, оно гулко билось о пустую сердечную
сумку, оно ничего не хотело знать. Я не стала уговаривать его, я просто подняла
руку и позвонила в дверь.
Только бы он был дома. Если его нет – я просто не сдвинусь с
места, я просижу несколько лет на балкончике черного хода с панорамой
безлико-окраинной Москвы в кармане, а потом состарюсь и умру. Но он открыл еще
до того, как я успела состариться и умереть.
Капитан Костик Лапицкий в жалком тренировочном костюме с
вытянутыми коленями.
Он совсем не удивился мне. Или сделал вид, что не удивился.
Стоило ли столько месяцев ненавидеть его, считать абсолютным злом, чтобы в
результате прийти к нему домой и обнаружить эти вытянутые трикотажные колени…
– Привет, – сказал Костя, что-то торопливо прожевывая,
– что ж с утра не предупредила, что придешь? Я бы подготовился.
– С утра были другие планы. – Я спрятала руки за спину,
чтобы он не увидел перебинтованных пальцев. Я совсем забыла, что мое пальто
залито кровью Бадри. Хорошо еще, что добрейший Григорий Петрович отмыл мне лицо
водой из пластиковой бутылки.
Лапицкий внимательно рассматривал меня, как птица, склонив
голову набок.
– Я вижу. Повздорили с кобельком, кому быть вверху, а
кому внизу? Это чья кровь – твоя или его?
– Третьего лица. – Я не хотела, но он все-таки втянул
меня в свой цинично-обыденный треп.
– Ты в своем репертуаре, смуглая леди сонетов, как я
посмотрю. Занимаешься профессиональной деятельностью и уверенно влияешь на
численность человеческой популяции.
– Может быть, впустишь меня?
– Что ты хочешь мне сказать?
– Если это тебя все еще интересует, ото произошло не
одно убийство, а два.
