– Я люблю тебя….
– Ты предашь свои не проросшие зерна пшеницы, и они
тебе этого не простят…
– Я люблю тебя…
– Тебе придется все время подтирать лужи в ванной, а я
никогда не откажусь от сигарет.
– Я люблю тебя.
Он снова был близко, он снова искушал меня, а я снова
искушала его – только для того, чтобы закрыть глаза и увидеть над собой его
крутой подбородок.
…Лишь иногда мы поднимались с простыней и ходили друг за
другом по квартире, мы оставили в ванной на полу целое озеро воды, мы забыли
выключить чайник, и он сгорел, мы забыли закрыть холодильник, и он потек, но
нам было наплевать, нужно просто вернуться в комнату, только и всего…
…Почему Митяй не отключил телефон?..
Этот звонок синхронно вполз в наши затуманенные головы, он
преследовал нас у открытой пропасти близкого финала, он жужжал, как муха в
паутине, он кричал, как брошенный ребенок, он не хотел отступать, он хотел во
что бы то ни стало добиться своего.
– Митяй, нужно взять трубку, – шептала я Митяю, не
выпуская его из рук.
– Я тоже думаю, что нужно взять трубку, – шептал мне
Митяй, не выпуская меня из рук.
– Пойди и возьми.
– Да, сейчас. Поцелуй меня, иначе не возьму.
– Ты шантажист.
– А ты воришка. Поцелуй меня. Я поцеловала его, это
заняло несколько минут. Звонки прекратились, потом возобновились снова.
– Кто-то домогается тебя, – ревниво сказала я Митяю.
– Кто-то домогается тебя, – ревниво сказал мне Митяй. –
Люди, которых я знаю, не такие бестактные.
Он все-таки поднялся и пошел к телефону. Это был короткий
односложный разговор, но я не прислушивалась к нему. Может быть, у нас
что-нибудь получится, Митяй? Во всяком случае, мне хорошо с тобой…
Он вернулся в комнату и остановился в дверном проеме.
– Кто это был? – спросила я.
– Ева… Боюсь, тебе… Нам придется ехать на студию, Ева.
– Что-то срочное?
– Звонил твой приятель.
– Дядя Федор? Я же договорилась с ним… Что-то
случилось?
– Боюсь, что да. Убили вашу актрису.
Я похолодела, сидя в самой середине жаркой постели, я едва
не потеряла сознание, нет ничего тайного, что не стало бы явным. Я не испытала
чувства облегчения от этого, я представила себе сухой неистовый профиль
Бергман: столько ненависти впустую, столько усилий напрасно – и все для того,
чтобы обнаженный молодой человек сказал обнаженной женщине в квартире где-то на
Якиманке: “Убили вашу актрису”.
– Ее тело все-таки нашли? – бесцветным голосом спросила
я.
– Ты.., ты говоришь об этом так, как будто все знаешь.
– Митяй во все глаза смотрел на меня.
– Да, я знаю. Нужно было рассказать тебе… Я знала об
этом с самого начала. Наверное, я первой обнаружила труп.
– О чем ты говоришь, Ева?! – крикнул он. Сейчас я все
расскажу ему. Господи, какое счастье наконец-то выговориться. То, что смерть
актрисы скрыли, то, что она прошла незамеченной, как и большая часть ее жизни,
– в этом была величайшая несправедливость. Теперь хоть это можно исправить.
– Я говорю об Александровой.
– Ну при чем здесь Александрова? Речь идет об убийстве.
– Ну да.
– Речь идет об убийстве, и ты не можешь об этом знать.
Ты просто не можешь, не можешь знать об этом.
– Я сама видела тело.
– Да что с тобой, Ева?! Как ты могла видеть ее тело? Ты
могла видеть только мое тело, только мое, слышишь. Ничего другого. Потому что
ее убили сорок минут назад.
– Кого?!
– Бергман. Сорок минут назад убили Фаину Францевну
Бергман. Прямо на съемках, в перерыве.
Вцепившись в край простыни, я смотрела на Митяя и не
слышала, что он говорит. Бергман нельзя убить, потому что это именно она
заколола свою конкурентку.
– Как – “убили”? Этого не может быть!
– Твой приятель ничего вразумительного не сказал. Он
твердил, что ты должна приехать. Я поеду с тобой, Ева.
…Когда мы уже собрались уходить, раздался еще один
телефонный звонок, гораздо более короткий, чем предыдущий. Митяй не принимал
деятельного участия в разговоре, лишь в финале ограничился двумя односложными
“да” и фразой “я постараюсь”.
– Думаю, тебе не стоит ехать, Ева, – сказал он мне,
положив трубку.
– Федор наплел тебе с три короба. – На минуту я даже
перевела дух, ну, конечно же, дитя порока дядя Федор решил разыграть меня,
никакого убийства нет и в помине. Но почему такая странная шутка? Должно быть,
флюиды не отомщенного убийства носятся в воздухе и с ними нужно быть
поосторожней, их можно легко подцепить при пожатии рук или легком покашливании.
– Нет. К несчастью, твой приятель сказал правду. Звонил
босс, он подтвердил это. И просил меня – если я, конечно, тебя увижу, пока не
появляться на студии… Пока все не уладится.
Значит, это правда, никакой надежды на жестокую шутку.
– Я поеду. Мне нужно.
– Нет, лучше тебе не ехать.
– Неужели?
– Хорошо. Я прошу тебя не ехать, иначе…
– Иначе – что? Применишь силу к дамочке, с которой
переспал?
– К женщине, которую люблю, – с отчаянием в голосе
поправил Митяй. – Но я не применю силу. Если ты хочешь….
– Мне нужно.
– Тогда едем…
* * *
…Вот и все. Ни единой мысли в пустой голове, кроме
навязчивого рефрена – “этого не может быть, этого не может быть, этого не может
быть”, впору подобрать какой-нибудь популярный мотивчик. Вот и все, господа
присяжные заседатели, защите стали известны новые обстоятельства дела, которые
полностью снимают вину с обвиняемой: она убита так же, как и жертва. Заседание
окончено, вердикт вынесен.
Невиновна.
Подсудимую освободить из-под стражи в зале суда.
– Этого не может быть, – твердила я Митяю все время,
пока мы добирались до студии, – этого не может быть.
Но если это правда – все твои аналитические записки на
глянцевых грамотах гроша ломаного не стоят; реальной остается только одна: “Я
ЗНАЮ, ЧТО ВЫ ЗНАЕТЕ. ЗАЧЕМ ВЫ СКРЫЛИ ТО, ЧТО ПРОИЗОШЛО…"
Мне стало не по себе.
То, первое, убийство еще можно было как-то объяснить, она
выглядело почти домашним, почти уютным, с вполне убедительным мотивом. Такое
убийство под силу раскрыть даже практиканту отдела по расследованию тяжких
преступлений, никаких экстраординарных следственных действий – ищи, кому
выгодно.
