– Одну минутку.
Я вернулась к машине.
– Ну что? – заинтересованно спросил Митяй.
– Путь свободен.
– Сошло с рук?
– Мне все всегда сходит с рук. Идем, нас ждут. Всю
ответственность я беру на себя.
…Сказав, что в “Попугае Флобере” царят демократические
нравы, я сильно погрешила против истины. Это был элитный кабак, где по вечерам
собиралась дорогая публика. Холеные грузины, давно отошедшие от продажи
мандаринов и перескочившие на шоу-бизнес; молодые банкиры с лицами профессоров
математики из Беркли; нефтяные царьки из северных провинций, страдающие зудом
траты денег. Несколько легко узнаваемых телевизионных морд в обществе таких же
узнаваемых супермоделей, похожих на изысканные торшеры; жены и любовницы в декольте
и бриллиантах, с открытыми спинами и голыми руками, все, через одну,
женщины-вамп и рафинированные стервы. И никакого кафешантана, никакой развязной
попсы, только струнный оркестр с неизменными Гайдном и Альбинони.
Что ж, очень изысканно. Чин чинарем.
– Ничего, что он без галстука? – кивнув на Митяя,
спросила я у Джеймса Бонда.
Митяй залился краской (бедный мальчик!), а метрдотель только
хмыкнул (старая закалка!).
– Ваш столик. Прошу. Сейчас подадут вино. – Он любезно
отодвинул тяжелый стул, и я тотчас же угнездилась на нем. – Меню, пожалуйста.
– Спасибо. Садись, милый, – цыкнула я на Митяя, с лица
которого еще не сошел смущенный румянец.
– Мать твою, мы выглядим как идиоты, – прошипел он, как
только метрдотель нас покинул.
– Отчего же?
– Посмотри на себя. Ты как будто со строек народного
хозяйства приперлась. И я не лучше! – Здесь Митяй явно преувеличивал: он
выглядел вполне сносно – отглаженные брючата, джемпер и свежая сорочка.
– Тебя это смущает?
– Откровенно говоря, да.
– Да наплюй ты на все. Слушай музыку, пей вино и
наслаждайся жизнью.
– Вообще-то я не пью…
– Ты хоть раз можешь отступить от своих правил?
– Ну, хорошо, – нехотя согласился Митяй. И я
подозревала, что он сделал это только для того, чтобы избавиться от смущения.
– Что ты будешь есть? – спросила я, углубившись в меню.
– Не знаю… Мне все равно.
– Вот, например, шашлык по-карски…
– Я не ем мяса.
– Извини, протертого молочного супа в меню нет. Ладно,
не злись, сейчас подыщу тебе компромиссный вариант…. Салат из кинзы и свежих
помидоров тебя устроит? И сулугуни?
– Да.
– Господи, какой же ты скучный человек! Неужели хотя бы
раз в жизни нельзя наплевать на правила? – Я откинулась на спинку и поставила
ногу на стул.
– Зато с тобой не соскучишься… Ты бы еще с ботинками на
скатерть влезла, – укорил меня Митяй.
– Еще не время, – туманно пообещала я. Я заказала
подошедшему официанту множество блюд с потешными и трудно произносимыми
грузинскими названиями и две бутылки “Цинандали” – в память о первом визите в
“Попугай Флобер”. Официант разлил вино, и, когда он удалился, я подняла бокал:
– Хочу выпить за тебя, Митяй. Ты милый.
– Не очень-то ты разнообразна в эпитетах.
– Да нет, просто ничего, кроме этого, я в тебе не
нахожу. Прости.
– А я не нахожу в тебе даже этого.
Боже мой, только сегодня утром я позволила жалкой мысли о
том, что я хочу его, уютно устроиться на груди. А еще вчера его тело, так
безжалостно и так нежно касавшееся меня, казалось мне таким привлекательным… Он
не будет спать с тобой, а ты не будешь спать с ним. Это невозможно…
Как жаль, что это невозможно. Я грустно посмотрела на Митяя
и, не говоря ни слова, выпила вино.
– Симпатичная музыка, – виновато сказал Митяй. Музыку
можно было назвать какой угодно, только не симпатичной.
– Это Дебюсси. “Послеполуденный отдых фавна”. – Больше
всего я боялась, что Митяй спросит “а кто такой Дебюсси?”. Но он не спросил, и
мне даже захотелось поцеловать его за это.
Еда была вкусной, а вино легким – легким и смущающим душу
одновременно. Под Дебюсси между нами начали рушиться все барьеры, Гайдн ускорил
этот процесс, а третья бутылка “Цинандали” довершила дело. Глаза Митяя снова
перестали быть уныло голубыми, в них появилась глубина и оттенки всех цветов
сразу. Спустя два часа я уже знала о нем все. Он выговаривался так, как будто
никто и никогда до этого не давал ему шанса быть услышанным.
– Черт его знает, почему я все это тебе рассказываю, –
иногда пытался оправдаться он.
В его жизни не было ничего примечательного, это была самая
обыкновенная жизнь, не заполненная ни особыми привязанностями, ни особой
любовью. Даже особой морали у него не было, только афоризмы в еженедельнике. Он
два раза ломал правую руку, три раза ему вправляли вывихнутое плечо; он перенес
сложную операцию на голеностопе и только потому не стал профессиональным
спортсменом. Все, что мучило его, ограничивалось мениском и растяжением связок.
Ему нравился порядок и темное белье, ему нравились натуральные блондинки с
маленькой грудью, это часто не совпадало, потому что все блондинки в его жизни
носили пятый размер лифчика.
– А Валентина? – не удержалась я.
– Мне не хотелось бы обсуждать это с тобой.
– Прости, пожалуйста…
Интересно, чем такой парень мог привлечь Кравчука?
И все же в Митяе было что-то такое, что по-настоящему
волновало меня. Не голая же физиология, в самом деле!..
Его отец был крупным чиновником в Спорткомитете, а мать одно
время тренировала юношескую сборную страны по спортивной гимнастике. Митяй
боготворил их. Но тринадцать лет назад они погибли в автомобильной катастрофе.
На следующий день после катастрофы четырнадцатилетний Митяй возвращался в
Москву из пионерского лагеря. И в метро, уткнувшись в газету “Советский спорт”,
которую бегло просматривал сосед, он прочел сообщение о гибели своих родителей.
– Ты не представляешь, что это такое… Летний день, и
метро битком набито людьми, все сверкают потными подмышками и утираются
платками размером с наволочку. А рядом со мной сидит лысый хрен и читает
“Советский спорт”… Я до сих пор помню его ухо… И родимое пятно на щеке. Я
просто хотел посмотреть, как сыграл “Спартак”, а увидел эту черную рамку:
“Вчера, в автомобильной катастрофе погибли… Национальный олимпийский комитет
скорбит…” И потом – они. Ты знаешь, что это такое, узнать о смерти близких из
дурацкой газеты в метро? Когда невозможно ни закричать, ни заплакать, только вцепиться
в сиденье и думать, что у тебя еще переход с “Белорусской" – кольцевой на
“Белорусскую" – радиальную… Ты знаешь, что это такое? Я больше никогда не
читал “Советский спорт”, я вообще больше ничего не читал. Почти ничего… Как
будто мог увидеть эту рамку еще раз…
