Мне не с кем поговорить о том, что произошло, – и это
суровая реальность сегодняшнего дня. С тех пор, как на площадке появилась
Бергман, Братны старательно избегает меня. И это не потому, что я была
свидетельницей преступления и – в какой-то мере – его соучастницей. И не
потому, что он хочет поскорее забыть о том, что произошло, а одно мое
присутствие напоминает ему о рукояти шила под сердцем старой актрисы. Он забыл
об этом сразу же, без всяких внутренних усилий, – как забывает обо всем, что не
затрагивает сферы его интересов.
Сейчас он одержим новой актрисой. Сейчас все сложилось идеально,
сейчас он попал в самую сердцевину, сейчас он понял замысел фильма до конца.
Сейчас ему не нужен никто – ни чтобы поддержать его, ни чтобы возразить ему.
…Все закончилось так, как и должно было закончиться,
банальный, давно апробированный мною способ ухода от всех проблем: я купила в
ларьке дагестанский коньяк, от которого за километр несло фальшивкой, и выпила
полбутылки на лавочке возле митяевского дома.
Легче от этого мне не стало. И подкрашенный спирт, под
завязку нашпигованный дубильными веществами, не согрел меня. Неужели я никогда
не смогу по-настоящему напиться?..
…Я оставила недопитый коньяк возле мусоропровода и,
подбросив на руке ключи, все-таки решилась позвонить.
Митяй открыл сразу же.
– Ты задерживаешься, – без всякого выражения в голосе
сказал он. Это что-то новенькое.
– А ты уже успел соскучиться?
– Ненавижу беспорядок и распущенность.
– Ты разрешишь мне войти или так и будем стоять на
пороге? – Чертов коньяк запоздало начал проводить воспитательную работу в
организме – меня качнуло.
Митяй поддержал меня – все-таки справедливости ради нужно
отметить, что реакция у него отменная.
-Да ты уже набраться успела! – сказал он брезгливо. –
Раздевайся и иди проспись.
– У меня другое предложение, гораздо более
продуктивное… Поехали куда-нибудь. Я тебя приглашаю. – Черт знает что, откуда
возникла эта бредовая идея, уж не коньячные ли пары ее навеяли?
– Господи, куда ты можешь меня пригласить? – Митяй
критически осмотрел мой нищенский прикид, подстреленное пальтецо и добротные
тяжелые ботинки, годящиеся разве что для недолгих вылазок в Швейцарские Альпы.
Внутренности не лучше, их можно даже не комментировать:
потертые джинсики и свитерок с барского плеча Серьги Каныгина. И голое тельце
под свитерком, милый чистенький мальчик, тебе даже в голову не придет до него
добраться…
– Я знаю одно милое местечко…
– Распивочная у Курского вокзала? – Это было уже
слишком. Откровенный вызов в память об уехавшей в Лиссабон противозачаточной
пилюле с дипломом спортивного массажиста.
– Зачем же так? Это ресторан с хорошей кухней. Его
держит один мой близкий приятель.
– Автомобилист? – прищурившись, спросил Митяй, он,
оказывается, ничего не забывает, ценное качество.
– В некотором роде. Ты согласен? – Я была уверена, что
он не согласится.
Но он согласился. Сегодняшний день продолжает преподносить
мне сюрпризы, очень мило с его стороны.
– Ты переоденешься? – осторожно спросил Митяй.
– Это очень демократическое место. Никаких смокингов не
нужно.
– Хорошо. Я буду готов через пятнадцать минут…Спустя
час мы уже подъезжали к “Попугаю Флоберу”. За несколько кварталов до ресторана
Митяй начал беспокоиться.
– А как называется этот кабачок? – аккуратно спросил
он.
– Знаешь, у меня очень плохая память на названия.
Визуально помню, а вот со всем остальным туговато. Сейчас свернешь налево, и
выйдем прямо на цель.
…Парковка перед “Попугаем Флобером” была отдана на откуп
крутым иномаркам. Вполне приличная “девятка” Митяя выглядела здесь инородным
телом, бедной телятницей из совхоза, приехавшей в город к своим дальним
зажиточным родственникам.
Не доезжая до парковки, Митяй остановился, бросил руль и
повернулся ко мне: ноздри его раздувались.
– Так и знал, что ты меня подставишь! – прошипел он. –
Говорил же сто раз, не стоит доверять такой бабе, как ты!
– А в Чем, собственно, проблема, милый?
– Это кабак моего шефа.
– Ну и что?
– А то, что есть такое понятие – субординация.
– Что ты говоришь! Это когда дворня должна сидеть в
людской и жрать за печкой картофельные очистки? И дальше гардероба – ни-ни?
– Ты просто дура! При чем здесь картофельные очистки?
При чем здесь гардероб? Просто в этот кабак мы не ходим.
– Именно в этот?
– Да.
– Отчего же? Было письменное распоряжение? Циркуляр?
Вас выстроили и перед строем зачитали приказ?
Митяй растерялся. Он не мог сказать мне ничего
вразумительного.
– Ну, нет, конечно. Просто это не принято, и все.
– А ты знаешь, что все, что не запрещено, – разрешено?
Меня пригласил сам Кравчук, и ты это слышал. Меня пригласил он, а я приглашаю
тебя. Или ты находишь это противоестественным? Конечно, есть такая вещь, как
дешевое холуйство…
– Ладно, только ты иди вперед.
– А ты? Зайдешь пописать в ближайшую подворотню?
– А я посмотрю, как тебя вышвырнут отсюда. Это доставит
мне большое удовольствие.
…В роскошном холле “Попугая Флобера” меня встретил швейцар с
лицом бойца отряда специального назначения, прошедшего все горячие точки,
включая Абхазию и Приднестровье. Должно быть, и сейчас при желании у него под
униформой можно легко обнаружить установку “Град”.
Швейцар критически осмотрел мой затрапезный наряд:
– Чего надо?
– Метрдотеля, – лаконично ответила я.
– А Папу Римского? Топай отсюда.
– Тогда к метрдотелю добавьте еще и книгу жалоб.
– Чего-чего?
– Не думаю, что Андрей Юрьевич останется доволен тем,
как принимают его гостей.
Имя Кравчука произвело магическое впечатление на швейцара.
Он моментально исчез и появился спустя несколько минут уже с метрдотелем, тем
самым, которого я уже видела, – скромный резидент под дипломатическим
прикрытием, наш человек в Гаване, вышедший в отставку Джеймс Бонд.
– Слушаю вас, – обратился ко мне Джеймс Бонд.
– Вы не узнаете меня? Я как-то обедала у вас с Андреем
Юрьевичем…
– Да-да, конечно. Прошу вас. – Ни один мускул не
дрогнул на лица метрдотеля, именно с такой физиономией и нужно вербовать
нечистых на руку специалистов по стратегической оборонной инициативе. Кравчук
отлично вышколил своих людей, нужно отдать ему должное.
