В гримерке, где нашла труп Александровой.
Боже мой, там тоже было шампанское, там могло оказаться не
только оно – множество мелких вещей, безмолвных свидетелей убийства, безмолвных
соучастников убийства. Сегодня я была на студии и так и не удосужилась зайти в
гримерку. Но что я могла увидеть там? Андрей Юрьевич наверняка тщательно
продезинфицировал место преступления, он ведь профессионал. Он так и не сказал
мне, что они сделали с телом покойной актрисы. Глядя на Серьгу и широко
улыбаясь Елику, я дала себе слово завтра же внимательно осмотреть гримерку:
мысль о том, что жестокое бессмысленное убийство старухи прошло никем не
замеченным, сводила меня с ума. Оно прошло незамеченным, а ты стала
соучастницей, еще один прекрасный повод для тоста под шампанское…
– Нам пора. Серьга, – сказала я, – пойду соберу вещи.
Я отправилась в свой угол, к продавленной раскладушке,
которая помнила мои накачанные фенобарбиталом ночные кошмары. Не так-то много у
меня вещей – я бежала от Лапицкого в джинсах и рубахе, за время, прошедшее
после этого, мой гардероб ненамного увеличился, он уместился бы в маленькой
сумке или в большом пакете с французской распродажи “Тати”. Свитер с
распущенными петлями, который уступил мне великодушный Серьга; блузка для
бдений в видеопрокате, две футболки, пара носовых платков, теплые носки,
связанные сестрой Серьги, умирающей от лейкемии; отвратительного вида белье,
купленное на мелкооптовом промтоварном рынке в Ясеневе у молдавских цыганок,
выдающих себя за румынок из Бухареста, – никто не предполагал, что я
подзадержусь на этом свете и встречу осень, и застану самое начало зимы. Для
того чтобы собраться, мне хватило двух минут, хотя я рассчитывала на три. Ни
записных книжек, ни старых писем, ни косметики, ни жидкости для снятия лака, ни
броши с выпавшими камнями, ни копеечного колечка с фианитом – полное
ничтожество без всякого намека на прошлое. Я сложила все это подобие вещей в
полиэтиленовый мешок, чувствуя спиной презрительный взгляд Митяя: жалкая
нищенка, невеста без места, существо среднего пола, даже твои седые волосы тебя
не оправдывают.
Что ж, чем хуже, тем лучше.
Я поцеловала Серьгу, быстро написала на бумажке телефон
съемочной группы – на всякий случай – и повернулась к Митяю:
– Я готова.
– Я давно готов.
– Заезжайте к нам, Ева, заезжайте вдвоем, я пирогов
напеку. Мы будем очень рады. Сережа так многим вам обязан, – церемонно сказала
Елик, демонстрируя жгучее желание чмокнуть меня в щеку.
Уже “к вам”, очень мило, подумала я. Плевать я хотела на
твои пироги. Ноги моей здесь не будет.
Сопровождаемая Митяем, я отправилась в ванную собирать
туалетные принадлежности.
Портрет Алены Гончаровой уже не висел на стене, а скромно
стоял в уголке, прислоненный к умывальнику: мне было больно видеть его каждый
день – каждый день он напоминал мне о ее трагической гибели. Чистить зубы и
отмокать в ванне под живым и насмешливым взглядом женщины, погибшей из-за меня,
было невозможно. И я, пользуясь слепотой Серьги, сняла его, на большее у меня
не хватило сил. У Елика сил хватит: как только она воцарится здесь, Алена будет
отправлена за шкаф на кухне, ко вгиковским папкам с рисунками. Ей даже в голову
не придет спросить у Серьги, кто это такая..
…Через десять минут мы уже сидели в машине. Судя по всему, я
упала в глазах Митяя на максимально возможную глубину, он даже не счел нужным
скрыть это.
– Бедновато живете. Нищенски, можно сказать.
– Так и есть, “Опера нищих”, что же тут поделаешь.
Благородная бедность. Тяжелые времена. Великая депрессия.
– А райсобес не помогает?
– Самоустранился.
– Никак не могу понять, кто ты такая и почему шеф с
тобой так возится.
– Еще поймешь, – вполне искренне пообещала я.
* * *
…Братны нашел актрису сразу – в его колоде оказался запасной
червовый туз, а червы были козырями. Уже на следующий день из Дома ветеранов
сцены была выдернута Фаина Францевна Бергман, по странному стечению
обстоятельств оказавшаяся той самой “гадиной Фаиной”, о которой некогда
говорила мне Татьяна Петровна. Если бы об этом узнала сама Александрова, она бы
умерла во второй раз. Но факт оставался фактом, последний в жизни забег
выиграла именно Бергман, опередив сошедшую с дистанции Александрову на целый
корпус.
Бергман была точной, хотя и несколько уменьшенной копией
Александровой, даже состарились они одинаково некрасиво: тот же тип лица, те же
обтянутые пергаментной кожей скулы, тот же провал рта. Родные сестры, ничего не
скажешь. Я где-то видела это лицо, именно сегодняшнее, уже состарившееся, но
где – вспомнить не могла.
Братны форсировал события, актрису утвердили без проб. Это
вызвало легкие пересуды в группе: утверждая Бергман, Братны не оставлял
пропавшей Александровой никаких шансов. А ведь она могла объявиться в любое время
– так, во всяком случае, считало большинство. Прошло всего лишь два дня со дня
исчезновения Александровой, а режиссер не хотел ждать. Месяц съемок, месяц
каторжного труда выпал из жизни, а режиссеру, похоже, было на это наплевать.
Александровой для него больше не существовало. Этим
озадачился даже обычно глухой к нравственным проблемам дядя Федор.
– Что-то не понимаю я нашего гения, – сказал он мне в
студийном буфете, где мы сидели втроем: я, Бубякин и Митяй, – ну, загуляла наша
мумия, вышла за мороженой рыбой, а тут провал в памяти. Придет в себя, на
студию потащится, а здесь здрасьте вам, вы здесь больше не работаете… Не очень
хорошо выглядит.
– Ты же знаешь, для Братны существует только то, что он
делает, – мужественно соврала я, – все остальное, включая людей, не имеет
никакого значения.
– Да я все понимаю. Только он ведет себя так, как будто
точно знает, что старухе карачун пришел. А старухи, они твари нежные,
обидчивые, от такой несправедливости действительно помереть могут. Столько
вкалывали – и на тебе. Слушай, ты никогда с ним не расстаешься? – Дяде Федору
надоело пресное морализаторство, и он перескочил на Митяя.
– Никогда.
– И в туалет вместе ходите?
– По настроению…
Когда мы вернулись в павильон, Бергман уже вовсю кокетничала
с режиссером:
– Я же говорила вам, Анджей Валентинович, –
“Валентинович”, надо же, кто бы мог подумать, – я же говорила вам. Я же
говорила, что вы все равно придете ко мне.
Только время зря потратили. Александрова с самого начала
была неподходящей кандидатурой. Вы и сейчас не хотите этого признать…
– Отчего же, признаю, признаю, – улыбнулся Анджей сытой
улыбкой нильского крокодила, – был не прав, ошибался.
– Вы еще очень молодой человек, не знаете тонкостей
работы с актерами…
– Согласен. Но вы, в случае чего, нам поможете…
Интересно, что заставляет обычно неукротимого режиссера подыгрывать старухе?..
