– Куда едем? – по-извозщицки коротко бросил Митяй,
заводя машину.
– "Забыл добавить – “хозяйка”, – не удержалась я,
– на “Пражскую”, голубчик.
Мы добирались до “Пражской” больше часа – всему виной были
чертовы пробки, индустриальная отрыжка часа “пик”. Я курила одну сигарету за
другой, Митяй гонял желваки по скулам, демонстративно опускал стекло и
покашливал, но мне было совершенно наплевать, что он обо мне думает: сиди и
дыши дымом, послушный щенок, если не хватает ума никому не подчиняться. Ты,
конечно, чертовски красив, но сейчас меня гораздо больше занимает твой
умница-хозяин. Братны был мне абсолютно ясен, вернее, были абсолютно ясны
мотивы, по которым он решил скрыть убийство Александровой: для него это лишь
досадное препятствие на пути к очередному триумфу, не больше. С тем же успехом
и с тем же равнодушием он попытался бы скрыть и более массовые преступления
против человечества, включая резню армян в Турции в 1915 году и атомную
бомбардировку Хиросимы. Его кино, его профессиональная деятельность
действительно были его религией. И, как любая религия, она была нетерпима к
еретикам и отступникам, она выжигала каленым железом то, что ей мешало. А
смерть Александровой мешала Братны, в этом не было никаких сомнений, Кравчук
прав. Но что заставило самого Кравчука принять участие в сокрытии преступления?
Пойти на заведомый риск? Прикрыв глаза, я пыталась вспомнить те фразы, которыми
обменивались Кравчук и Братны в гримерке, – что-то тогда насторожило меня. Но
что? Давай, Ева, ты же можешь анализировать, тебя натаскивали на это в свое
время – и это было совсем недавно. Пришло время доказать, что Костя Лапицкий и
сонм его ангелов в погонах работали с тобой не напрасно… Кажется, тогда Братны
сказал:
"Огласка не нужна ни тебе, ни мне…” И я помню, как
изменилось лицо Кравчука. Скрыв убийство, он многим рискует, он профессионал,
он сам долгое время проработал в органах, он не может этого не понимать.
Значит, для него существует еще больший риск. Такой риск, по сравнению с
которым меркнет даже случайное убийство – оно путает им все карты, понятно. Я
попыталась систематизировать все то, что успела узнать за месяц работы в группе
о Братны и Кравчуке. Возможно, они исподтишка приторговывают антиквариатом, я
сама видела, как изящно Братны вытаскивает его из рук доверчивого населения, возможно,
они поставили это дело на поток. Иконы, драгоценности, живопись. Не исключено,
что при гипнотических способностях Анджея этюд Ля-Гули кисти Тулуз-Лотрека в
скором времени окажется одним из лотов на аукционе Сотбис. Возможно, все
иностранцы, мелькающие в группе, – не только резко поглупевшие меценаты. И
следственная группа, которая завязнет в разбирательстве, сборе улик и очных
ставках, вовсе не входит в круг их сексуальных предпочтений… Но это только мои
догадки. Интересно, посвящен ли Митяй в дела своего шефа?..
Я искоса посмотрела на молодого человека.
– Что? – спросил Митяй, не поворачивая головы – Любуюсь
четкостью профиля. Тебе говорили, что ты чертовски красив?
– Ты первая.
Мстительное “ты” звучало в его исполнении уничижительно я
отвечаю тебе, я разговариваю с тобой, я даже могу трахнуть тебя, наевшись
предварительно кураги и грецких орехов, но это только потому, что получил
определенные инструкции на твой счет. Это не задело меня, но где-то в самой
глубине моей остывшей, покрытой запекшейся кровавой коркой души вдруг возник
крохотный росток интереса к этому бездумно-красивому парню, едва уловимое
желание помериться с ним силами и попытаться приручить. На секунду я даже
испугалась этого: безжалостная, привыкшая всегда добиваться своего, сучка Анна
Александрова все еще жила во мне. Или я все еще была ею, ведь зло так
привлекательно, а откровенный цинизм так сексуален.. Но ведь и Ева – та Ева,
которая была до Анны Александровой, – ей в голову могли прийти сходные мысли.
Все дело только в знаке, порок и добродетель всего лишь сиамские близнецы, не
более того.
– Ты проводишь меня? – спросила я Митяя, когда он
остановил машину у подъезда.
– А как ты думаешь?
– Думаю, что мне нужно быть готовой к тому, что, когда
я в очередной раз устроюсь на унитазе, ты будешь дышать мне в затылок.
– Правильно думаешь.
…Мы поднимались на лифте в полном молчании – маленькое
пространство кабины еще больше отдалило нас друг от друга; волны ненависти,
исходящие от Митяя, накрывали меня с головой. Но я не придавала этому никакого
значения: в свое время меня не только научили плавать, меня научили выплывать.
Теперь я совершенно бесстыдно разглядывала своего конвоира. Между седьмы?? и восьмым
этажами Митяй не выдержал:
– Ну что ты уставилась?
– Мне очень хочется спросить тебя об одной вещи..
Надеюсь, это не запрещено?
– Спрашивай – Ты такой красивый мальчик… Такой
самодостаточный… Такой самодостаточно-красивый, что, наверное, сам себя трахаешь.
И сам себе делаешь минет. Правда?
Несколько секунд Митяй молчал, переваривая информацию.
– А что такое минет? – наконец спросил он. Я не
выдержала и рассмеялась. Это был нокаут, я лежала на ринге в синих атласных
трусах и красной майке под номером тринадцать, с безнадежно сломанным носом.
Браво, мальчик Митяй, ты увеличиваешь разрыв, три – один в твою пользу,
придется использовать другую тактику ведения ближнего боя…
* * *
…Я открывала дверь в квартиру Серьги со смутным,
малознакомым мне чувством возвращения после долгих странствий. Мы с Серьгой не
виделись чуть больше суток, но за это время произошло убийство, успешно
дебютировал щадящий вариант киднеппинга, и я, как всегда, умудрилась влипнуть
во все эти истории. Теперь мне придется долго объяснять Серьге, почему я должна
уехать – как раз накануне второго понедельника, обычного банного дня, когда я
купаю Серьгу в ванне. От варианта с двухнедельным выбором натуры за версту
несет липой, но ничего умнее мне не приходит в голову. Я даже не смогу поговорить
с ним толком, тень Митяя, как тень отца Гамлета, будет незримо нависать надо
мной. Это похоже на предательство, на бегство с поля боя, и Серьга обязательно
заметит фальшь в моем голосе: слепые люди всегда замечают то, что не в силах
почувствовать все остальные…
Но с самого порога в нос мне шибанул резкий запах чужих,
незнакомых духов – это было что-то новенькое. Кто-то, должно быть, в сердцах
разбил флакон – настолько силен был запах: я чувствовала его, несмотря на
безнадежно утраченное из-за постоянного курения обоняние Гости. У нас гости. Не
та ли кошечка, о которой предупреждал меня Кравчук? И не они ли сами запустили
кошечку в дом?.. Митяй протиснулся в квартиру следом за мной, и я приложила
палец к губам. Не стоит шуметь, мнительному Серьге совершенно необязательно
знать о присутствии рядом со мной мужчины.
Никто не встретил меня приветственным окриком, хотя Серьга
работал со своими самоубийцами только по ночам и время “Ч” еще не наступило. Я
тотчас же обнаружила на вешалке в прихожей чужую женскую шкурку, от которой и
разило духами: старенькая дубленка, младшая сводная сестра моего старенького
пальто, заняла господствующие высоты. По ее виду я поняла, что она решила
расположиться здесь навсегда.
