Почему все так безобразно напились?
Впрочем, напились не все. Спустя секунду я уловила на себе
чей-то пристальный трезвый взгляд. На полу, на скатанном в кольцо кабеле, сунув
руки под мышки и скрестив ноги по-турецки, сидел осветитель Келли. Пожалуй, он
не так молод, как кажется на первый взгляд, ему не меньше тридцати трех –
тридцати пяти, подумала я. Обычно бледное и маловыразительное лицо Келли
выражало крайнюю степень удовлетворения: плотно надвинув наушники плейера, он
что-то слушал. У меня была отличная память на лица, но вот Келли я бы не узнала
на улице. Должно быть, ему не очень-то везет с женщинами, бедняжке.
– Что слушаете? – спросила я только для того, чтобы
что-то спросить.
Келли снял наушники и мечтательно улыбнулся:
– Фрэнк Синатра. “Лунная река”. Вам нравится Фрэнк
Синатра?
– Да. – Я знала лишь одну песню Синатры – “Нью-Йорк,
Нью-Йорк”, да и то слышала ее только в исполнении Лайзы Минелли. Но не огорчать
же добродушного кроткого осветителя…
– Хотите арахиса?
Не дожидаясь ответа, он вынул из кармана комбинезона пакетик
с орешками и протянул его мне.
– Вы выглядите трезвым, – сказала я.
– Вы тоже. Я вообще не пью. У меня язва.
– Мы с вами – единственные трезвые люди в этом бардаке,
– подвела итог я. – Нужно здесь убраться. Вы не поможете мне?
– Да, конечно.
Келли поднялся, вынул кассету из плейера и направился с ней
к магнитофону куда-то исчезнувшего вместе с Музой композитора Богомила
Стоянова. И сейчас же все пространство павильона наполнилось глуховатым
непрофессиональным и обворожительным голосом Фрэнка Синатры. Жаль, что я не
слышала этого голоса раньше…
– Вы не возражаете? – запоздало спросил Келли, собирая
пустые бутылки со столов.
– Нет, конечно же, нет.
– Многим это не нравится, многие считают его
устаревшим, многие предпочитают ничего не помнить. – В голосе Келли вдруг
послышалась скрытая угроза.
– Я не знаю, как это может не нравиться. – Я была почти
искренней.
Вдвоем мы убрали павильон за полчаса. Разговаривать было совершенно
не о чем, хотя мне и понравился Келли: тишайший интеллигент, любитель йогуртов
и молочного рисового супа, сканвордов на последней странице иллюстрированных
журналов и мемуаров Талейрана – мечта любой библиотекарши без претензий.
– Вы давно работаете на “Мосфильме”? – спросила я,
потому что молчать было глупо.
– Не очень. – Он был немногословен.
– Вам нравится кино? – Боже мой, какие глупости я
говорю!
– Похоже, что это смысл моей жизни, – равнодушно сказал
Келли.
– Почему вас так странно зовут – Келли?
– Это старая история. Такая старая, что я ее даже не
помню…
Определенно, мне что-то напоминала эта кличка, это короткое
американизированное имя, но вот что – этого я вспомнить не могла…
Нашу милую беседу прервал невесть откуда появившийся второй
оператор, белобрысый Антоша Кузьмин.
– Что я вижу! Мужчина и женщина, почти Клод Лелюш, – и
такая проза! Убирают бутылки! Дайте заработать несчастным уборщицам! Я домой
собираюсь, могу подбросить.
У Кузьмина был раздолбанный старый “москвичек” по кличке
“козлоид”. Не проходило и дня, чтобы от “козлоида” не отваливалась какая-либо
существенная деталь – от генератора до выхлопной трубы. За рулем “козлоида”
Антоша был похож на камикадзе, он постоянно влипал в ДТП, и его допотопную
колымагу ненавидели все гаишники Москвы. Из последней серьезной передряги его
вытащил все тот же местный оперуполномоченный божок Братны.
– Я – пас, – так же тихо сказал Келли. – Мне за город,
так что компании я вам не составлю. Останусь здесь. Кому-то же надо приглядеть
за людьми, пока они проспятся.
– А ты, Ева?
– Подожди меня, я сейчас…
* * *
…Всю дорогу Антоша ныл о дороговизне запчастей, о скотстве
гаишников, о наглости братвы на “бээмвушках” и навороченных джипах. Кроме того,
мы прихватили целый выводок опоздавших на метро растяп – “подкалымить – святое
дело для несчастного автолюбителя, ты же не будешь возражать, мать?”.
Я не возражала и потому добралась домой только после трех
часов ночи: так поздно я еще никогда не возвращалась. Некоторое время я
постояла на лестничной клетке в предчувствии скандала: мнительный Серьга может
обвинить меня в чем угодно (проституции, нимфомании, грязной случке с водителем
потасканного “Запорожца”, наплевательском отношении к слепому инвалиду и прочих
смертных грехах). И никакими оправданиями насчет первого съемочного дня я не
отделаюсь. Набрав побольше воздуху в легкие (он еще понадобится для
беспрерывных оправданий в стиле одесского Привоза), я толкнула дверь.
Самым удивительным было то, что никто не встречал меня.
Это было нарушением нами же придуманных правил, и мне это не
понравилось. Снимая ботинки, я прислушалась к звукам в квартире.
Серьга с кем-то разговаривал.
Если это очередные варяги с воровскими замашками,
потенциальные кандидаты на оставшееся у нас ценное барахло, – я просто не
выдержу…
Но то, что я увидела в нашей маленькой комнатушке, поразило
меня. С тех пор, как сегодня утром я покинула ее, она волшебным образом
преобразилась. Теперь это было не затрапезное прибежище отверженных, а филиал
маленькой независимой радиостанции: несколько тяжелых катушечных магнитофонов и
записывающая аппаратура более мелкого калибра, катушки с пленкой, какие-то
пудовые справочники, сваленные в одну большую кучу прямо на вытертый ковер;
большие, небрежно разлинованные амбарные книги.
Серьга с кем-то доверительно ворковал по телефону. Телефон
тоже был новехонький – черный “Панасоник”, – о таком Серьга даже мечтать не
мог.
– Серьга!..
Не отрываясь от трубки, Серьга приложил палец к губам: тише,
не мешай, ты же видишь, я занят… Я уже успела принять ванну, а Серьга все еще
разговаривал по телефону. Наконец он положил трубку.
– Прикури мне сигарету, – переводя дух, сказал он.
– Ты же бросил курить…
– Ты же знаешь, что никто и никогда не бросает курить
по-настоящему.
Я выбила из пачки две сигареты, и мы с Серьгой закурили.
– Что здесь происходит? Откуда эта аппаратура?
– Как раз сегодня днем смонтировали… Я же говорил,
Гошка пристроил меня на работу.
– Секс по телефону?
– Что-то вроде того. Эти несостоявшиеся самоубийцы так
тебе мозги оттрахают, что не обрадуешься…
– Самоубийцы?
– Ты совсем заработалась. Я же говорил тебе о кризисном
центре, о телефоне доверия для смертничков… Пока ты со своим режиссером
развлекалась, они меня поднатаскали, протестировали, провели показательные
стрельбы, сказали, что я – парадоксальная акцентуированная личность со
склонностью к нестандартным психологическим ходам. С аппаратуркой обращаться
научили. А сегодня благословили на подвиги во имя жизни.
