– Много, – устало сказала я.
– Сорок? Сорок пять? – На большее он не решился.
– Примерно.
– Ничего, что я на “ты”? – Дядя Федор ухватил в горсть
свой собственный нос и вопросительно уставился на меня.
– Ничего.
Должно быть, я действительно очень сдала за последнее время,
да и моя седина может ввести в заблуждение кого угодно…
– Наверное, в молодости у тебя была уйма поклонников, –
решил польстить мне дядя Федор.
– Они все умерли. – На этот раз я сказала правду.
– Ну, ничего, в сорок пять баба ягодка опять. Найдем
тебе подходящего старичка из числа матерых эпизодников. Здесь такого добра
навалом – на все случаи жизни. Все кафе засидели, как мухи.
– Федор, – я предупредительно подняла палец, – не
зарывайся!
– Все, больше не буду. Лучше выпьем за процветание
отечественного кино!..
* * *
… – Это ты, Ева? – как всегда, встретил меня Серьга, стоило
мне только открыть дверь.
– Да. Это я. – Отныне никаких псевдонимов, ежедневные
игры в актрис закончились так же внезапно, как и моя прежняя жизнь в качестве
работницы видеопроката. Не будет больше ни Анук Эме, ни Роми Шнайдер, ни даже
соблазнительной дурочки Мэрилин.
– Ты почему так долго?
– Мне нужно кое-что сказать тебе. Серьга. – Его
необходимо подготовить к переменам в моей жизни, неизвестно, как отнесется
маленький мариец к моей начинающейся карьере ассистента.
– Щто случилось? – Неистребимый марийский акцент,
мягкое "щ” моментально вылезли наружу – Серьга насторожился. Я нечасто
баловала его такими заявлениями.
– Давай пообедаем, а потом я тебе все расскажу. Пока я
готовила обед. Серьга мрачно крутился вокруг меня на своем кресле, выписывая
самые невероятные виражи. К еде он так и не притронулся и трижды мстительно
уронил ложку. Каждый раз я молча поднимала ее, аккуратно мыла и снова совала
Серьге в руки. После четвертого раза моя кротость дала трещину.
– Если не хочешь есть – так и скажи.
– Не хочу. Этот хрен Бубякин тебя подснял, я так и
знал. Этим и должно было кончиться. Кому охота возиться с инвалидом и делать
вид, щто периодически впадаешь в нирвану.
– Не говори глупостей.
– Странно, щто ты вообще так долго продержалась.
– Я никуда не ухожу.
– Тогда щто такого ты хотела мне сказать?
– Я получила работу. У Анджея Братны. Ассистент
режиссера по работе с актерами. Как тебе такой поворот сюжета?
– Фиговый поворот. Мне не нравится.
– Там хорошо платят.
– И запупыривают тоже хорошо, в укромном уголке под
лихтвагеном. Знаю я все эти киношные штучки, сплошная порнуха, – склочно заявил
Серьга, – и вас, баб, знаю как облупленных.
– Нам нужны деньги.
– Птицам деньги не нужны, – продолжал упрямиться
Серьга.
– Я делаю это ради нас с тобой. – Это было почти
правдой, если не учитывать мой собственный, внезапно возникший острый интерес к
Братны. – Подкопим денег… Мы же хотели съездить к тебе домой летом. – “Домой
летом” было убийственным аргументом, сразу же разрушившим хлипкую оборону
Серьги.
Многочисленная родня Серьги, долгое время сидевшая на его
тонкой жилистой шее, в одночасье потеряла кормильца и теперь влачила жалкое
существование в глубине марийских лесов. Бедственное положение родственников
сводило Серьгу с ума, но ничем помочь им в нынешнем своем состоянии он не мог
Мало того, его увечье каким-то странным, языческим образом подточило весь род
Каныгиных: его сестра, так удачно вышедшая замуж за непьющего агронома,
медленно угасала от лейкемии, дядька потерял правую руку на совхозной
лесопилке, а двоюродный братан Борьша угодил в колонию за мелкое хулиганство.
– Ну, раз пошла такая пьянка, я тоже должен тебе
кое-щто сказать. Хотел сюрприз сделать, да ладно… Гошка Полторак меня на службу
пристраивает.
Я удивилась, что впечатлительный, непорочный, как голубь,
режиссер-документалист все еще жив, и искренне порадовалась за Гошку.
– Больше не буду виснуть мертвым грузом на твоих шейных
позвонках…
– Серьга!..
– Молчу-молчу. Ты знаешь, щто он снимал последние
полгода? Службу телефонной помощи самоубийцам.
Теперь страсть чернушника Полторака к суициду становилась
более-менее понятной: с кем поведешься, от того и наберешься.
– Я думала, что самоубийцам уже ничто не может помочь.
– Ладно тебе, юмористка! Словом, захотел человечек из
окошка сигануть, но сомневается, нужно ли это делать в отсутствие благодарных
зрителей. Тогда он снимает трубочку, набирает номер и пристраивается к
слушателям – Господи, Серьга, откуда такой цинизм?
– Не цинизм, а правда жизни… Ну а там нашего человечка
вполне профессионально от этого черного дела отговаривают, шепчут на ухо: ваша
жизнь еще нужна мировой революции, а если будете бузить – похороним вас за
церковной оградой…
– И срабатывает?
– Когда как. Это вообще кризисный центр, пара-тройка
престарелых сучек с высшим психологическим образованием… Внучатым племянникам
носки вяжут, а между делом с людями о превратностях судьбы базарят, рекомендуют
вместо петли дешевый египетский курорт Хургаду.
– Ну а ты туда каким боком?
– А Гошка рассказал про меня, щто есть такой
замечательный слепой инвалид, который от жажды жизни изнемогает и полон
сдержанного оптимизма.
Я не удержалась и поцеловала Серьгу в макушку.
– Вот только приставать ко мне не надо… Ну, и еще
задвинул – сказал, что я благотворно влияю на людей и вообще большой забавник.
– Откуда ты только таких слов понабрался. Серьга?
– Радио слушаю… В общем, они заинтересовались и
собираются меня пристроить в службу. После соответствующей подготовки, конечно.
Усвою щто-нибудь из психологии, нужную литературу проштудирую и буду людей
спасать. Все лучше, чем по квартире километры накручивать в гордом одиночестве…
Как тебе такая мысль?
– Это главная мысль дня, друг мой.
– А ты, значит, в кибенематограф подалась?
– Что-то вроде того.
– Ну, и как тебе этот режиссеришка?
– Еще не знаю. Похоже, он тоже большой забавник, – я
постаралась уйти от ответа как можно элегантнее, – но, главное, у нас будут
деньги…
Остаток дня я рассказывала Серьге о студии, о дурацком
рабочем названии картины, о кинопробах, которые так изящно провел Братны, об
актерах, которые были отбракованы совершенно замечательным образом. Серьга
слушал меня с ревнивым любопытством непосвященного: после окончания ВГИКа он ни
разу не работал в большом кино, хотя и имел диплом художника-постановщика. Я довольно
живо описала все, за исключением клептоманских замашек Братны: они могли
потрясти хрупкое воображение Серьги. Серьга Каныгин был безнадежно честным
человеком.
