Марго могла быть кем угодно, но только не поводом. Ее можно
было убить самое по себе – из неразделенной любви, из неразделенной ненависти.
Но убить Марго, чтобы просто свести счеты с другим человеком, – это было
унизительно.
От всех этих мыслей у меня заныла голова. Кино, в котором мы
все работали и которое пожирало нас, как Уран пожирает своих детей, все равно
оставалось игрой, каким бы серьезным ни было. Можно было отснять еще несколько
дублей, можно было поменять ракурс, можно было по-другому выставить свет и
сказать после съемки: “Всем спасибо” (Анджей почему-то всегда забывал это
делать). И эти убийства в какой-то момент оказались частью игры, их можно было
вырезать при монтаже, а остатки пленки бросить в корзину.
Марго – совсем другое дело. Я знала Марго задолго до того,
как она прислала факс из Праги. И только теперь поняла, только теперь
по-настоящему осознала, что речь идет о самой реальной смерти. Только теперь я
поняла, что убийство становится убийством тогда, когда оно не просто касается,
а задевает тебя. В противном случае – это всего лишь эпизод из сводки
криминальных новостей.
Сегодняшнее убийство Марго задело меня по-настояшему.
– Расстроилась? Я понимаю, – спокойно сказала Светик и
уставилась на несколько крупиц кокаина перед собой. На лице ее явственно
проступили следы тяжелой внутренней борьбы. – Нюхни, если хочешь. Полегчает.
– Нет, спасибо.
– Как знаешь. Я вообще два часа, как собираюсь отсюда
слинять. С тех пор как узнала. Теперь-то уж точно никаких съемок не будет. Ты
как думаешь?
– Да. Никаких съемок не будет. Это ты точно заметила.
– Хотела расчетец получить, пока их всех там обложили,
у Полянского, а эта курва войлочная схйляла куда-то, не докричаться…
Полянский и был тем самым нефтяным магнатом, который
предоставил Братны свой новый особняк для съемок. Я вспомнила охранников,
доберманов и видеокамеры по периметру. Идеальные условия для проведения
расследования: камеры фиксировали всех входящих и всех выходящих из особняка,
следовательно, зафиксировали и убийцу, кем бы он ни был. Им хватит ума никого
не выпускать с места проведения съемок – и убийца все еще может находиться там…
– С утра к ней кто-то из ментов забрел, уж не знаю,
зачем.
– К кому? – Я потеряла нить размышлений Светика.
– Да к Регине. И все – ни ответа, ни привета. Регина
Мстиславовна, “войлочная курва”, по меткому определению Светика, –
пятидесятилетняя бухгалтерша группы, неухоженная, всегда заспанная женщина в
кримпленовой лоснящейся юбке и войлочных сапогах. Не примечательная ничем,
кроме умения множить в уме трехзначные числа на четырехзначные. Говорили, что
она последние десять лет работала на Кравчука и помогла поднять его империю
общепита. Именно Кравчук привел се в группу и представил “финансовым гением”.
Именно она с сонным лицом отражала натиск жаждущих получить зарплату: “Деньги
еще не переведены на счет, нужно подождать”, “Вы же знаете, наш банк пал
жертвой августовского кризиса, делаю все возможное, нужно подождать”, “Закрываю
баланс за квартал, нужно подождать”…
– А какое отношение ко всему имеет Регина? – спросила
я.
– Ну, откуда же я знаю? Меня эта сучка интересует
только в контексте бабок, которые я честно заработала.
– Да, конечно…
– Из-за этих дур-актрис все разваливается, а как все
здорово начиналось! Сорвали праздник, именины сердца… Уже за одно это не мешало
бы их грохнуть, сволочей!
– Твои пожелания уже учтены.
– Да. Придется теперь подыскивать другую работенку. Не
такую непыльную.
– Ну, групп много, подберешь себе подходящую.
– Да ты с ума сошла! Кто же меня возьмет? Это ведь
только душка Братны мог взять на телефоны отставную стриптизерку. Я, конечно,
особым интеллектом не изуродована, но кое-что пока соображаю.
– Да, пожалуй. Я пойду.
Но уйти – вот так, просто, – из комнаты, которая пропитана
духом Братны, которая так поразила меня в мой первый приход сюда? Я больше
никогда не услышу этот запах дорогой кожи, призрачных наркотиков, крепких
духов, неизвестно кому принадлежащих; не увижу мягкий ворс ковров, гобеленовые
шторы на окнах, вереницу кинематографических наград. Теперь даже они не могут
спасти Братны…
– Так ты уходишь? – нетерпеливо спросила Светик.
– Да.
– Ну, удачи тебе. – Голос Светика уже подталкивал меня
к выходу.
Оставаться на студии дольше не было смысла. Как не было
смысла возвращаться в особняк Полянского. Я была почти уверена, что третье
убийство – это из ряда вон, это откровенный вызов. Оно получит гораздо больший
резонанс, чем убийство никому не известной, давно забытой актрисы Фаины Францевны
Бергман. Марго была величиной, Марго была одной из небожительниц, а смерть
обитателей Олимпа всегда вызывает переполох на земле. Лапицкий наверняка там. И
он не выйдет оттуда, пока не выжмет максимум улик. Я прекрасно знала методы
работы капитана. Он не будет гнушаться ничем, если понадобится, он применит к
потенциальным подозреваемым третью степень устрашения, он вырвет из их глотки
любые показания. И сделает это без свидетелей. Вернувшись в свою квартирку в
Ясеневе, я сразу же включила телевизор. Если убийство Марго – безумная правда,
о ней поторопятся сообщить. Сообщить поторопились: информация об убийстве Марго
последовательно прошла по всем каналам, я увидела особняк, снятый с разных
точек и в разных ракурсах: только это могли сейчас предложить репортеры всем
жаждущим телезрителям. Вовнутрь не допускали никого, так же как никого не
выпускали из особняка. Одному из ушлых корреспондентов (я сразу же узнала
лысину Александра Островского, специалиста по маньякам) повезло больше других:
он сумел снять интервью со следователем, неосмотрительно выползшим на крыльцо
подышать сырым декабрьским воздухом. Ничего внятного следователь – молодой
человек в очках с устрашающими линзами – не сказал. Но некоторые детали все же
прояснились: группа все еще находится в особняке, и выпускать их оттуда никто
не собирается до выяснения обстоятельств дела. Узнаю тебя, Костик Лапицкий,
подумала я, наверняка ты применяешь запрещенные приемчики психологического
воздействия, рядом с которыми обычная пыточная “ласточка” и прочие прелести
дознания просто меркнут. Насмотревшись репортажей и комментариев к ним до
одурения, я села за телефон. Умиротворенная кокаином Светик безропотно выдала
мне номера съемочной группы, которые я начала добросовестно пробивать: должен
же откликнуться кто-то, кто расскажет мне о происходящем из первых рук.
Телефоны одиноких волков группы либо молчали, либо бубнили механическими
голосами автоответчиков. Домочадцы же всех остальных испуганно шептали нечто
невразумительное: они задерживаются на съемках; когда будут – неизвестно,
скорее всего заказана еще и ночная смена.
Ночная смена.
Я вполне могла представить себе эту ночную смену:
беспардонное дожимание свидетелей, некорректные очные ставки, наглые
провокации: арсенал Кости Лапицкого отличается завидным разнообразием. Я почти
не сомневалась, что спустя несколько часов половина группы скажет, что это
именно она убивала, а другая половина радостно сообщит, что подавала
инструменты убийце… Проведя бессонную ночь и выслушав в утренних программах все
то, что было в вечерних, я отправилась в особняк Полянского.
