— даже Петру, незнакомому с татарскими реалиями, быстро
стало ясно: если верить этому Аксентьеву, именно Карсавин с Рыжовым ухитрились
крутануть несколько миллиардов рубликов старыми так, что денежки растворились
без следа. В роковой пропащности, как выражался классик.
У журналиста документов не было, зато они каким-то образом
оказались у Пашки. Конверты были битком набиты платежными поручениями и
официальными бумагами. При вдумчивом изучении вся эта бухгалтерия неопровержимо
свидетельствовала, что сладкая парочка прикарманила примерно семь с половиной
миллиардов. Комбинация, надо признать, эффектная, проведенная не без таланта.
Сидеть за такое придется очень и очень долго — если только захотят
пайщиков-концессионеров посадить. А ведь могут и захотеть, новый губернатор с
этакими не цацкается…
Старательно сложив бумаги в конверты, Петр захлопнул крышку
«дипломата» и сбил код. Стало, как было.
Вот теперь не осталось ни малейших неясностей. Потому Рыжов
с Карсавиным таки держались. Прекрасно знали, что лежит у Пашки в загашнике.
Они вовсе не походили на равноправных партнеров, людей в доле, скорее уж являли
собой классический пример загнанных в угол нашкодивших прохвостов, под угрозой
разоблачения вынужденных ходить на задних лапках и выполнять все желания
хваткого шантажиста.
Значит, вот таким образом честнейший шантарский негоциант
Пал Ваныч Савельев обеспечивает успех своих грандиозных проектов? Ну,
вообще-то, субъекты довольно гнусненькие, цинично рассуждая, таких сам бог
велел шантажировать. Не Пашка же, в конце концов, заставлял их распихивать по
карманам казенные миллиарды? Не под пистолетом заставлял Рыжова кувыркаться с
соплячками, годившимися тому во внучки, а госпожу Карсавину забавляться тишком
с особами своего же пола?
Все так, но в душе креп неприятный осадок. Почтенный
шантарский негоциант, родной брательник, чем дальше, тем больше оборачивался
совершенно неожиданной стороной. Представал Другим. Домашний театр,
«фотостудия», Наденька, картины, компромат на тех, от кого зависело решение
серьезных вопросов, частью собранный, частью старательно организованный… Может
ли всплыть еще что-то, другое?
И вновь проклятый вопрос: разве ты сторож брату своему? Не
торопись судить и выносить приговоры. слишком мало ты пока что знаешь. Быть
может, так живут все они, иначе просто нельзя…
Он унес «дипломат» в комнату отдыха. Вернулся к столу:
— Жанна, я домой, распорядись насчет машины…
Глава 6
Ни дня без приключений
И, едва нажав клавишу, быстро вышел в приемную — конечно,
стараясь, чтобы все выглядело вполне естественно. Он успел вовремя: Жанна как
раз подняла трубку:
— Толя? Машину шефу.
Пресловутая цепочка была укорочена до предела: от Жанны, в
противоположность прежним порядкам, сообщение должно было поступить
непосредственно шоферу Петра, рядом с которым, словно бы случайно, должен был
оказаться один из земцовских ребят. Так что проверка упрощалась…
Во внутреннем дворике никаких сюрпризов подстерегать не
могло — разве что убивец окажется одним из сотрудников и шмальнет из комнаты
или коридора фирмы. Но в это плохо верилось — нужно быть самоубийцей, народ
наэлектризован случившимся, нервничает и паникует по пустякам, моментально
подметят неладное и сообщат охране. Хотя…
— Андропыч, — сказал Петр, подходя к
машине. — Тут, — он показал на ряды высоких евро-окон, — есть
кабинеты, где хозяин сидит в одиночку?
Кажется, ухватив на лету его мысль, Земцов машинально задрал
голову:
— Косаревский… Гармашовский… Ага, еще Панкетьянова.
Шеф, про камикадзе думаете?
— Ага, — кивнул Петр, усаживаясь на заднее
сиденье.
— Что-то мне плохо верится. Во-первых, ни один из трех
не похож на камикадзе, а во-вторых, оконца-то европейские, без форточек, сами
видите. Намертво заделаны. А через кондиционеры не выпалишь…
Высокие зеленые ворота раздвинулись, и кортеж из трех машин
вырулил на улицу. Здесь имелось единственное, но весьма существенное
неудобство: уехать от «Дюрандаля» можно только по одной-единственной улочке,
как и подъехать — опять-таки по одной-единственной. В этой части города, как
нигде в Шантарске, высока концентрация улиц с односторонним движением. Так уж
постарались мудрые головы планировщиков. Неизвестно, насколько это облегчало
движение, но вот с точки зрения безопасности — о чем Петр прекрасно догадывался
и без земцовских разъяснений — являло сущую ахиллесову пяту. Тот, кто замыслил
нечто недоброе, гад такой, всегда знает, по какой улице ты приедешь и по какой
уедешь…
Должно быть, мысли у них с Земцовым шли параллельным курсом.
Тот, сидя рядом с озабоченной физиономией, вдруг сказал:
— Вы и теперь считаете, Павел Иванович, что я тогда зря
твердил насчет неудобства выбора места?
«Что там считать, когда это был не я…» — уныло подумал Петр,
а вслух сказал:
— Андропыч, если я буду посыпать главу пеплом и
громогласно признавать ошибку, это чем-то поможет?
— Вряд ли…
— Вот видишь, — — пожал плечами Петр. — К
тому же…
Они сидели, не поворачиваясь друг к другу, оба смотрели
вперед, разделенные довольно широким пустым пространством, — и Петр
отчетливо увидел возникшую вдруг в наклонном зеленоватом лобовом стекле круглую
дырочку со змеившимися от нее лучиками трещин, а долей секунды позже ощутил
легкое согрясение мягкого сиденья…
Еще мигом позже Земцов сбил его на пол и навалился сверху,
что-то рявкнув водителю. Их бросило в сторону, к дверце — «мерс» заложил крутой
вираж, мотор басовито взревел, вокруг послышались раздраженные гудки…
Из своего неудобного положения на полу Петр ничегошеньки не
видел вокруг. Он оцарапал щеку об одно из барских удобств «пятисотого» —
никелированную пепельницу на консоли меж передними сиденьями, мало того,
ухитрился физиономией вырвать ее из гнезда и сейчас сопел, фыркал, пытаясь
прочихаться, отплеваться от засыпавшего глаза и ноздри пепла. Земцов орал
что-то в портативную рацию, машина неслась, как метеор, и у Петра отчего-то
вертелась в голове не самая уместная в данный момент мысль: нужно будет дать
втык шоферу, чтобы не забывал перед каждой поездкой вытряхивать пепельницу…
Тихонько скрипнули тормоза. Машина остановилась.
— Слезь ты с меня, наконец, — придушенно
запротестовал Петр.
Земцов выпрямился, распахнул дверцу, вылез. Петр последовал
за ним, сердито смахивая с пиджака невесомый пепел. Один из его собственных
окурков угодил в нагрудный карман пиджака.
Машина стояла в довольно-таки безопасном местечке — на
вершине Сторожевой сопки, неподалеку от заложенной некогда казаками
исторической часовни, той самой, что, к вящей гордости шантарцев, украшала до
сих пор десятирублевки. Рядом приткнулся «пассат», трое охранников вылезли и
бдительно провожали взглядами проезжавшие машины.
