Черский удивленно моргнул. Положительно, он ожидал другой
реакции. Не теряя времени, Петр нанес следующий удар:
— Я охотно верю, что вы — супермен, господин Черский.
Но не кажется ли вам, что на сей раз перегибаете? Или… — он дерзко ухмыльнулся:
— Или настолько в себе не уверены? Испускать тарзаньи вопли из-за того только,
что молодая жена перекинулась парой слов с посторонним мужчиной, — это,
знаете ли, не о силе свидетельствует, а скорее уж о неуверенности в себе… Или я
не прав?
И подумал про себя: «Если кинется, тут я ему и врежу. Вполне
светски, без кровянки. Свидетелей нет, обойдется».
Черский, однако, не торопился лезть в драку. В глазах у пего
явственно читалось недоумение. Полное впечатление, он не знал, что сказать в
ответ. Закрепляя несомненный успех, Петр взял на полтона ниже:
— Данила Петрович, я вам могу нравиться, могу не
нравиться… Дело хозяйское, я как-никак не дорожный чек «Чейз Манхэттен Бэнк».
Но мы же не пацаны на танцульках, в самом-то деле… Я думаю, исчерпан конфликт?
— Н-ну… — растерянно пробормотал Черский. —
Слушай, Савельев, а это точно ты?
Уже убедившись, что выиграл бой, Петр усмехнулся:
— А у тебя есть сомнения? Нет, не я. Марсианин,
принявший облик Савельева. Не догадался?
Он видел, что Черский, растерянный непривычным стилем
общения, ищет лишь достойный выход из ситуации. И не стал ему мешать — смотрел,
чуть приподняв плечи, с простецкой улыбкой типа: «Ну, чего прицепился?»
Подействовало. Черский бормотнул что-то, неловко отвернулся
и спустился с веранды. Не утерпев, хотел оглянуться на Петра, но вовремя
справился с собой, преувеличенно деловито зашагал к теплице, откуда слышались
громкие голоса бомонда. Петр смотрел ему вслед с усмешечкой. Что ж, первое
явление господина Савельева на публике, такое впечатление, прошло успешно. И
деловых партнеров Пашкиных привел к одному знаменателю, и ревнивца одернул, не
прибегая к мордобою. Ставим себе пятерку за выдержку, хладнокровие и
находчивость…
Глава 8
Супружеская жизнь негоцианта
Из-за сопок, заслонявших горизонт с северной стороны,
целеустремленно наползала серая облачная хмарь, первый ветерок колыхнул
сосновые лапы. Со своего места — узенькой бетонной галерейки над обрывом — Петр
видел сквозь просветы в кронах, как посуровела широкая Шантара, медленная,
могучая. Вода была серой и словно бы морщинистой, проплыл ствол дерева с
одиноким корявым суком. Темнело. От дома доносилась тихая музыка, но он не
спешил возвращаться к поредевшей компании — на душе было уютно и покойно
оттого, что все пока шло нормально.
Сзади коротко простучали каблучки по невысокой лесенке из
гладких бетонных плит. Катя остановилась рядом, чуть озабоченно спросила:
— Все в порядке?
— Ага, — сказал он, не меняя позы.
— Нет, серьезно? Мне показалось, ты так смотрел, когда
мы плясали с Румянцевым… Это же все понарошку…
— Ну слава богу, — сказал он. — А мне-то
показалось, что всерьез. Уже собирался вопросить: молилась ли ты на ночь,
Дездемона?
— Паша, ну честное слово…
Петр повернулся и посмотрел на нее внимательно. Кажется, до
нее так и не дошло, что он всего лишь шутил, она смотрела с тревогой. Надо ли
это понимать так, что Пашка по любому поводу закатывал классические сцены
ревности?
— Успокойся, — сказал он насколько мог
убедительнее. — Я ж шучу, глупая. Как там светское общество?
— Разъезжается помаленьку. Карсавин набрался, как
губка, его там транспортируют соединенными усилиями, а Вера почему-то с ним
сегодня не поехала… Вы с ним обо всем договорились? Вид у него какой-то
странный…
— Да нет, все в порядке, — сказал Петр. —
Стороны пришли к полному взаимопониманию… Как настроение?
— Нормально…
— А почему напряг в голосе?
— Ой, да никаких напрягов…
— Врешь, — сказал он убежденно.
— Паша, ну брось ты насчет Румянцева… Ты мне
когда-нибудь поверишь, что я — верная жена?
«Точно, — мысленно вздохнул он. — Так себя можно
вести, лишь опасаясь сцен ревности из-за каждого пустяка. Ну, у Пашки всегда
было чуточку обострено чувство собственника, даже по отношению к мелким
домашним безделушкам. Что уж тут говорить о красавице жене? Определенно держался,
как мавр венецианский».
— Успокойся, верная жена, верю… — сказал он
убедительно, слегка приобняв ее и осторожно притягивая к себе.
Они стояли рядом под разлапистой пихтой, каким-то чудом
оказавшейся среди сосен, мягкие иголки задевали лицо, снизу, от откоса, сладкой
волной накатывал запах цветущей черемухи — весь крутой обрыв, до самой воды,
был залит кудрявой пеной раннего черемухового цвета, в полном соответствии со
старинной сибирской народной приметой обещавшего своим буйством новые холода.
Катя замерла, прижавшись к нему, а у него сердце было готово выскочить из
груди, мячиком запрыгать по обрыву. Никогда такого прежде не было, даже в
горячей юности. Это и значит — женщина твоей мечты… И продолжалось это
неимоверно долго, словно время остановилось.
Катя слабо пошевелилась, налетевший с Шантары порыв ветра
бросил ее русые волосы на лицо Петру, он ослеп, на ощупь повернул ее к себе,
прижал, прильнул к губам. Безумие продолжалось, они целовались яростно,
исступленно, вцепившись друг в друга так, словно в следующий миг должен был
грянуть конец света, разнеся планету в клочья вместе со всеми обитателями — без
сортировки на праведников и грешников. В сладком запахе черемухового цвета все
проблемы казались крохотными и неважными, кроме любви.
Он не знал, сколько это исступление продолжалось. Опомнился,
когда Катя слабо охнула, легонько пытаясь высвободиться. Прижав ее голову к
груди, тихонько спросил:
— Я тебе больно сделал?
— К дереву прижал, — откликнулась она, не
шевелясь. — Чуть не сломал бедную пихту… И костюм, наверное, перемазался…
и черт с ним.
— Вот теперь вижу, что настроение у тебя пришло в
норму, — фыркнул Петр ей в ухо. — Коли уж женщина беспокоится о
нарядах…
— Да ну его к черту… — счастливо засмеялась Катя.
— Слушай, — прошептал он ей на ухо, почти не
владея собой. — Нам в этом коттеджике комнатенку не отведут?
— Конечно, как в прошлые разы, — прошептала Катя,
чуть ворохнувшись, чтобы прижаться к нему поудобнее. — Нина так и
спрашивала, не останемся ли ночевать…
— Пойдем? — сказал он, чувствуя, как тело
становится невесомым настолько, что подошвы оторвались от земли. —
Прокрадемся незаметно в ту горенку…
Сумерки еще не превратились в ночной мрак, но им было
Положительно наплевать, действовала все та же магия речной свежести и
черемухового цвета. Они словно стали единым целым, двигались, как один человек.
Держась за руки и пересмеиваясь, побежали к дому. Катя уверенно втащила его на
веранду, в низкую дверь, на боковую лестницу. Он успел заметить в полумраке, в
большой комнате, которую они миновали на цыпочках, огромный, выложенный
мрамором камин, какие-то статуэтки на нем, рысью шкуру на стене. Коридорчик,
филенчатая темная дверь…
