– Это не сложно. – Я села на кровати, в которой так и
заснула вчера – не раздеваясь. И тотчас же вспомнила о конверте с запиской. Не
хватало только, чтобы Антон обнаружил его и прочел раньше, чем я смогу
что-нибудь ему объяснить.
Коснувшись висков кончиками пальцев, я воровато огляделась:
конверта, с которым я так и заснула сегодня ночью, нигде не было. Он исчез, так
же, как и папка… Неужели написавший записку приходил сюда тайком, чтобы
посмотреть на спящую красавицу Еву? На мертвую царевну?..
– Вы давно здесь, Антон?
– Не знаю. Может быть, полчаса. Меня прислал Макс,
узнать, как вы.
– Так это Макс заботится обо мне?
– Нет… – Антон смутился. – Нет, я бы и сам пришел…
– Что… Что там?
– Паника. Страшная паника. Все боятся.
– А… – Я хотела спросить о Мухе, но не могла вымолвить
ни слова. Антон понял меня.
– Мы отнесли его… Положили рядом с Клио.
Он надолго замолчал, думая, очевидно, о том же, что и я:
скольких еще мы положим рядом с Клио. Но я… Я могу не бояться.
– То, что произошло, – ужасно.
– Да. – Мне не хотелось говорить.
– Вы должны перебраться ко мне.
– К вам и к Филиппу?
Антон смутился, но потом поднял на меня полный решимости
взгляд:
– Тогда я переберусь к вам.
– Увы. Если вы до сих пор не знаете, то койко-место в
этой каюте уже занято. Здесь живет оператор. Вадик.
– Не думаю, чтобы он сюда вернулся.
– Это почему же? Или он тоже. – равнодушно сказала я.
– Нет, что вы… – испугался Антон. – Просто он мертвецки
пьян, а когда просыпается – опять пьет. Они договорились держаться вместе. Тот,
кто еще способен договариваться… Кто еще пытается сохранять остатки здравого
смысла. Так что теперь вы будете под моей защитой. Я – очень серьезный человек.
– Нисколько в этом не сомневаюсь, Антон. Но все же…
– Со мной вам не стоит ничего бояться. Со мной вам не
будет ничего угрожать.
Он был близко. Он был так близко… Он, почти слово в слово
повторивший текст записки, адресованной мне. Повторивший, да. Повторивший. Я не
отрываясь смотрела на него – так, как будто видела впервые. Зачем он сказал
это? Или почувствовал, что можно раскрыться? Или решил предоставить мне право
выбирать самой? Тяжелая медвежья голова, спутавшиеся мягкие волосы, широкий
лоб, нежные губы; суженные, близорукие глаза, в которых отражаюсь я сама, – он
смотрит на меня так, как будто касается каждого миллиметра кожи. Вот и сейчас
его глаза целуют меня… Он слишком застенчив, он никогда не будет таким
страстным, как Сокольников, его любовные железы работают совсем по-другому… Его
запах приглушен, его запах нежен.
Нежен.
Именно это слово. Все убийцы нежны. Отсюда – лепестки цветов
в ране… Как же я сразу не догадалась? Еще тогда, когда он вышел из бильярдной
незадолго до десяти, когда я встретила его на лестнице в рубку… Этот нож,
который он, извиняясь, все время носит с собой. Конверт с письмом и папка,
которые исчезли, пока я спала. Проснувшись, я не нашла ни конверта, ни папки.
Но я нашла его. Нежный убийца.
Каюта плыла у меня перед глазами. А почему, собственно, нет.
Ведь мне ничто не угрожает. И могу ничего не бояться.
Не отрывая взгляда от Антона, я медленно сняла свитер. И
осталась в одной рубашке.
– Закройте дверь, Антон.
– Что? – не понял он.
– Закройте дверь и идите ко мне.
Он неловко встал и, пятясь задом, пошел к двери. Он смотрел
на меня. А я смотрела на него. Все так же глядя на меня, он защелкнул замок. И
остался стоять возле двери.
– Идите сюда, – снова позвала я – Иди сюда. Но он как
будто не слышал меня. Или не слушал. Мне было наплевать. Мне было наплевать,
что будет со мной, но я должна знать правду, какой бы она ни была. Иначе я
никогда не примирюсь со своим сердцем, которое так часто тревожно стукает от
одного поворота его медвежьей головы.
– Ты боишься?
– Нет… Но…
– Тебя что-то смущает? Иди ко мне, ведь я позвала тебя
первая…
Он все-таки подошел. И осторожно сел на краешек кровати.
– Раздевайся, – сказала я.
– Зачем? – Это было так глупо, так нелепо, так
по-мальчишески, что я улыбнулась.
– Ты не знаешь зачем? Ты, знаменитый нейрохирург,
охотник, руководитель клиники, должно быть, хороший анатом, физиолог,
отоларинголог, уролог, педиатр, фтизиатр, гомеопат, техник-протезист… Что там
еще?
– Нет… Я нейрохирург, это правда, но все остальное…
– Нейрохирург без всякого чувства юмора. Раздевайся, –
почти приказала я.
– Сейчас? Может быть, это не самое подходящее время.
– Я же тебе нравлюсь.
– Очень. Даже больше, чем нравишься.
– Тогда в чем же дело? Или ты по-другому добиваешься
женщин?
– Я не добиваюсь женщин…
– Ты их домогаешься… Нет, ты за ними ухаживаешь…
Шампанское, цветы и все такое прочее. Нейрохирурги галантны, я права?
– Не совсем. – Казалось, он обрадовался полученной
словесной передышке. – Нейрохирурги не галантны. Они пьют неразбавленный спирт,
ругаются матом во время операций, берут взятки французским коньяком и тискают
сестер в ординаторской…
– Замечательный портрет. Мне нравится.
– Это не мой портрет.
– Я понимаю… Ты совсем другой. Совсем. Ты не такой,
каким кажешься. – Я постаралась протянуть Антону руку, успокоить его. Если он
убивал, ему будет легче в этом признаться. Я не боялась его. Я не испугалась бы
его, кем бы он ни был… Эти чертовы глаза, этот широкий лоб, – они успокаивали
меня.
Успокаивали. Да. Я нашла это слово. Я слишком поздно поняла,
что любовь – это не страсть, а покой. Но в любом случае, если окажется, что Антон
хоть как-то замешан в убийствах, я спокойно сдам его. Или спокойно убью его.
Или спокойно умру от его руки…
– Почему? – медленно сказал он. – Я такой, какой есть.
Вот и все.
– Мне раздеться первой?
Он молчал.
Он молчал, и я медленно стала расстегивать пуговицы рубашки.
Сверху донизу. Под ней не было ничего. Ни разу не запутавшись пальцами, я
расстегнула рубашку и спустила ее с плеч.
– Ну?
– Ты сводишь меня с ума, – едва выговорил он.
– Этого я и хочу. Иди ко мне, не бойся.
– Если ты этого хочешь.
– Я этого хочу. – Самым ужасным было то, что я сказала
правду.
