– Прошу, – сказал Макс. – Садитесь в желоб и вперед.
Нельзя сказать, чтобы эта перспектива как-то особенно
увлекла меня. Увидев, что я колеблюсь, Макс сжалился и первым подошел к желобу.
– Ладно. Первым будет Макс, как абориген и старожил. –
Он обратился к себе в третьем лице с нескрываемым уважением. – А потом, как
говорится на флоте, “делай, как я”.
Он устроился в желобе и исчез в близкой темноте трюма. Через
несколько секунд мы услышали его приглушенный голос:
– Давайте.
– Звучит как из преисподней, – сказала я Антону, зябко
поведя плечами.
– Конечно. Ведь ад – это не сковородки на огне… Это
вселенский холод…
– Очень поэтично… Что-то мы много стали говорить об
аде. Вам не кажется, Антон?
– Просто пытаемся описать окружающий нас мир, только и
всего…
– Вы, я смотрю, оптимист.
– Есть хорошая история, Ева. – Антону до смерти не
хотелось спускаться в трюм, но и оставить женщину он не мог. И потому
пользовался любым предлогом, чтобы хоть как-то оттянуть этот момент. – Есть
хорошая история… Стоят оптимист и пессимист, в очереди в крематорий. Пессимист
говорит оптимисту: “Как перед смертью курить хочется, надо же, – а спички
забыл. У вас нет случайно?” А оптимист ему отвечает: “Подождите, сейчас наша
очередь подойдет, – от меня прикурите…”
Этот анекдот выглядел в морозильной камере так нелепо, что,
несмотря на трагичность ситуации, я улыбнулась Антону.
– Вот я вас и рассмешил.
– А теперь попробуйте меня напугать, и весь спектр
эмоций будет задействован…
– Думаю, не стоит…
– Потому что это может сделать кто-то другой? Или
что-то…
– Ладно. Я спускаюсь.
Я устроилась на желобе и тотчас же соскользнула вниз. Следом
за мной отправился Антон, прижимая к себе вещи. Макс поймал меня в самом низу,
подхватил, не дал выпасть из желоба на пол. И в очередной раз я поразилась
жесткой силе и холоду его рук. Но ничего другого и быть не могло, – ведь он
приставлен к морозильным камерам…
В трюме было холодно, но не смертельно, минус два, минус
три: температура такая же, как и за бортом “Эскалибура”. Помещение было почти
таким же огромным, как и цех наверху. Но если цех хоть как-то освещался, то в
трюме было почти темно.
Если не считать крошечной красной лампочки, которая освещала
сейчас Макса, меня, Антона с вещами, неловко упавшего на задницу, пирамиды
каких-то коробок, несколько тележек, железные противни, шкафы, детали
неизвестных мне механизмов, – трюм был страшно захламлен…
И еще – лампочка освещала Сокольникова и Клио.
Клио лежала на огромных плотных листах картона. Перед ней,
на коленях, сидел Сокольников. Он не обратил на нас никакого внимания. Вряд ли
он вообще нас видел. Пряди волос Сокольникова, на которые попала кровь Клио,
слиплись и смерзлись, – казалось, что голову его покрывала корка. Он был в
смазанных пятнах крови: она испачкала одежду и лицо банкира, перед тем как
застыть на морозе. Он по-прежнему был в расстегнутой рубашке, джинсах и босиком
– именно таким я увидела его на пороге бильярдной.
Ничего не изменилось. Ничего не изменилось, кроме того, что
Клио умерла.
Антон молча подошел к Сокольникову и обмотал одним из
свитеров его ноги. Второй набросил ему на спину. Сокольников даже не повернул
головы. Он не отрывал взгляда от лица певицы, я тоже не могла оторвать от него
взгляда: смерть сделала его вызывающе прекрасным и удивительно аристократичным.
Даже зияющая рана на виске не портила этого впечатления. Сокольников держал
Клио за руку, казалось, еще несколько часов, и они замерзнут здесь окончательно
– не разжимая рук.
Антон не знал, что делать с шубой. Он беспомощно стоял
рядом, не решаясь ничего сказать.
– Валерий… – Я тронула банкира за плечо. – Валерий… Нам
нужно уйти отсюда.
– Уходите. – Сокольников с трудом разлепил губы. – Я
останусь здесь.
– Вы не останетесь здесь, – твердо сказала я.
– Вы не можете заставить меня уйти отсюда… От нее…
– Ей уже все равно.
– Мне тоже… – Он склонился над Клио, и лицо его озарила
полубезумная улыбка. – Не волнуйся, я останусь с тобой. Мы останемся здесь,
если ты хочешь…
Нужно было как-то положить конец этому безумию.
– Вы не останетесь здесь.
– Вы не можете заставить меня уйти отсюда… Господи,
какой порочный круг, мы так и будем бегать по нему, повторяя одни и те же
слова…
– Вы не можете заставить меня…
– Я – нет. Но ваша дочь.
Он поднял голову. Безумие отступило в глубь зрачков, но
уходить окончательно все еще не собиралось.
– А что – моя дочь?
– Вы не имеете права здесь оставаться… Ей… Клио уже
ничем не поможешь…
Он поднял руки к лицу, защищаясь.
– Клио ничем не поможешь, – упрямо повторила я. – Но
Карпик… Карпик нуждается в вашей помощи. Она нуждается в вашей защите. Она
здесь совсем одна. И ей страшно, как только может быть страшно тринадцатилетней
девочке.
– Карпик, – тихо повторил за мной Сокольников.
– Ей страшно, ей очень страшно. И только вы можете защитить
ее. Вы обязаны сейчас пойти к ней… Она ваша дочь…
– Да, да… – Сокольников потер виски и тут же резко
отдернул руки: Клио была убита выстрелом в висок.
– Идемте, Валерий… Ваша девочка вас ждет. Ей больше не
на кого положиться.
– Да, да…
Я аккуратно потянула отяжелевшее от горя тело банкира на
себя. Он не сопротивлялся. Впервые он посмотрел на меня осмысленно.
– Здесь холодно, – жалобно сказал он.
– Идемте, или вы замерзнете здесь окончательно.
– А… Клио?
– Она будет здесь.
– Да, я понимаю.
– Куда идти, Макс? – шепнула я механику, и тот кивком
указал мне на дверь в противоположной стене трюма.
Он помог мне открыть дверь, и мы с обмякшим банкиром
протиснулись в нее.
– Теперь наверх, по трапу. Выйдете на палубу, там
открыто, – сказал мне Макс.
Напоследок я обернулась и увидела, как Антон накрывает шубой
тело Клио…
…Сокольников медленно приходил в себя:
– Господи, как больно ногам…
– Конечно, вы же босой…
– Босой… Да, я не надел ничего на ноги.
– Пойдем быстрее. Сейчас нужно успокоиться, нужно выпить
чего-нибудь крепкого…
– Да-да… А где Карпик? – вспомнил банкир.
