– Ну вот. Выполнила свой гражданский долг, довела тебя
до места назначения. Спокойной ночи, Карпик.
– Ты должна пообещать мне одну вещь, – совершенно
серьезно сказала девочка, она потребовала обмена верительными грамотами.
– Я обещаю.
– Ты даже не спрашиваешь какую.
– Зачем спрашивать. Ты просишь, я обещаю, как же иначе?
– Я дословно повторила слова Карлика в коридоре, потому что поняла – именно это
она хочет услышать. Что ж, нужно быть великодушной, а пять часов утра – самое
подходящее время для великодушия.
– Обещай мне, что ты посидишь со мной, пока я не засну.
– И все? – Я рассмеялась. – Конечно, я обещаю.
– Тогда отвернись, я сейчас переоденусь.
Я повиновалась. И, чтобы чем-то занять себя, принялась
рассматривать книги, сваленные на стол: кто-то из Сокольниковых всерьез решил
подтянуть свое образование. Здесь был “Декамерон” Боккаччо (я поморщилась было,
но тут же вспомнила, что и сама читала его в шестом классе, запершись в туалете
на щеколду), героически-бесполый “Овод” (именно читающей “Овода” мечтал увидеть
драгоценный папочка свою драгоценную Ларису); мятые детективы без первой и
последней страниц (еще одно напоминание о том, что никогда не знаешь, чем все
начинается в этой жизни и чем все заканчивается).
И Гарсиа Лорка, особенно уместный в этом климатическом
поясе.
И еще целый ворох книг, рассматривать которые у меня не было
ни времени, ни желания.
– Я готова, – сказала Карпик, – можешь повернуться.
Она сидела на кровати, поджав под себя маленькие босые
пятки, в трогательной байковой пижамке с веселыми вислоухими собаками. Похожими
на любимую собаку моего детства: тогда, в моем детстве, она жила в яркой книжке
“Приключения Пифа”… Я вдруг почувствовала такую нежность к маленькой Карлику,
что у меня даже перехватило дыхание. Рядом с подушкой сидел плюшевый
медвежонок, вызывавший уважение своим потрепанным видом, – он был не
сиюминутной прихотью, а многолетним любимцем. С мишкой мне не тягаться, мишка
вне конкуренции, но битву за привязанность Карпика я пока выигрываю по очкам.
– Иди сюда. – Карпик похлопала по одеялу. – Посиди со
мной.
Я присела на краешек кровати, и Карпик тотчас же ухватилась
за мою руку цепкими пальцами. Даже ее некрасивость куда-то исчезла,
растворилась в темноте каюты, – теперь она была милым ребенком, не больше.
– Расскажи мне что-нибудь, Ева.
– Что?
– Расскажи про себя.
– Боюсь, тебе это будет скучно.
– Хорошо. – Она неожиданно легко согласилась. – Тогда
скажи, тебе нравится папа?
– В каком смысле?
– В смысле – нравится. Как мужчина женщине.
– Не знаю. Да, наверное.
Это была чистая правда. Сокольников обаятелен, хорош собой,
с ним, должно быть, приятно провести время в китайском ресторане за
каким-нибудь диковинным блюдом, – что-то вроде ю сцу хао хинг хяо, с
обязательным низким поклоном официанта, с его руками, сложенными на груди.
Сокольников вовремя поднесет зажигалку “Зиппо” и вовремя подольет вино.
– Он очень милый, мой папочка. Он только иногда может
ругаться. Но это совсем не страшно.
– Конечно, не страшно.
– Мы бы могли очень хорошо жить вместе… Ты даже
представить себе не можешь, как хорошо… – Карпик подложила кулак под щеку и
закрыла глаза. – Это было бы так здорово… Мы бы никогда не ссорились…
Она заснула внезапно, как засыпают только дети. Несколько
минут я сидела рядом, боясь пошевелиться. Едва слышный гул тюленей перестал
пугать меня, он стал уютным, как огонь в камине, и на секунду мне показалось,
что все кончится хорошо. Я тихонько поднялась и тихонько вышла, тихонько
прикрыв за собой дверь.
И тотчас же наткнулась на шоколадного плохиша Андрея,
который отирался поблизости, – он ждал меня. Я нацепила на физиономию самую
благодушную улыбку, на которую только была способна. Я заранее предупреждала
его: с моей стороны не стоит опасаться ни подвоха, ни санкций, ни шантажа. В
конце концов, все мы – интеллигентные люди… Но он не внял моей улыбке. Он
захотел расставить все точки над “i”.
– Ева! Я вас жду, – сказал Андрей заплетающимся языком.
Только теперь я поняла, что совсем недавно он был сильно пьян, а теперь
медленно и мучительно трезвел.
– Слушаю вас. – Что за бред, мне вовсе не хотелось его
слушать.
– Я бы хотел объясниться. – Он старательно подбирал
слова. Вся его обычная снисходительная уверенность куда-то делась, передо мной
переминался с ноги на ногу смущенный и потерянный человек.
– Все в порядке, Андрей.
– И все-таки я хотел объясниться.
– Хорошо.
– Это идиотское недоразумение… Это… Черт знает что
такое, я даже объяснить не могу, как это произошло. Надрался, как последний
дурак… Ничего не помню.
– Я понимаю…
– То есть… Я помню кое-что. – Он скрипнул зубами. – Это
просто сумасшествие какое-то! Я обожаю свою жену.
– Я в этом не сомневаюсь.
– Вы так говорите… Таким тоном… Вы меня в чем-то
подозреваете?
– Ни в чем.
– Я понимаю, я не могу настаивать… Я только прошу вас
забыть то, что вы видели.
– Я ничего не видела.
– Я могу надеяться на вашу порядочность?
– Без всякого сомнения.
– Вы не представляете, что для меня значит Аника…
Отчего же, голубь, представляю. Очень хорошо представляю:
собственный дом в Монтре, вилла в Ницце, вилла в Паго-Паго, крохотный островок
– один из крохотных островков Альбукерке. Швейцарский реге, владелец
контрольного пакета акций твоего шоколадного теремка. Швейцарские технологии,
швейцарский капитал, швейцарская добропорядочность. Не так уж мало для уроженца
городка Гусь-Хрустальный. Она содержит тебя, а ты вполне можешь содержать
кого-нибудь еще… Вот только попадаться на глаза маленьким девочкам и их
взрослым подругам было совсем необязательно.
– Я понимаю, Андрей.
– Я не могу ее потерять, – продолжал канючить он. – Для
меня это смерти подобно.
– Я понимаю. Все в порядке.
– Я надеюсь.
– А теперь спокойной ночи, Андрей. Возвращайтесь к
жене. У вас все-таки медовый месяц.
Господи, ну кто тянул меня за язык! Лучше бы я этого не
говорила. Он посмотрел на меня, как загнанный зверь, с надеждой и отчаянием,
резко повернулся на каблуках и побрел по коридору, к своей
безмятежно-восторженной швейцарской половине. Что-что, а одного врага я уже
приобрела: люди не прощают случайных свидетелей их пороков и слабостей… Они
начинают мстить – не всегда осознанно, но всегда беспощадно.