– Если позволять ей делать то, что она хочет, мы
взлетим на воздух в ближайшие сорок восемь часов.
Я вздрогнула: после того как была прочитана тетрадь Митько,
любые связанные с ней цифры приобретали для меня сакральный смысл.
– Почему – сорок восемь? – спросила я.
– Вы правы. Ей хватит и двадцати четырех.
– Перестаньте дуться, Валерий Адамович.
– Можете называть меня Валерием, – морально сломленный
банкир позволил себе снизойти до простых смертных.
– Можете называть меня Евой, – сказала я, и он
улыбнулся.
Ну, все, Карпик, ты можешь выходить из укрытия. Судя по
всему, ты прощена.
– Послушайте, Ева, где она может быть? – Банкир
перестал злиться и начал запоздало беспокоиться о дочери.
– Я не знаю. Я правда не знаю. Вам имеет смысл
переговорить с капитаном или с кем-нибудь из команды, они прекрасно знают
корабль и могут предположить, где она прячется. Но лучше этого не делать, мне
кажется. Она устанет, проголодается и вернется сама.
– Вы не знаете Карпика. – Банкир сокрушенно покачал
головой. – Однажды она не ела трое суток только потому, что мы поссорились. Мы
оба были не правы… А она посчитала, что я не прав больше, чем она… Она очень
справедливая девочка. Тогда я ухаживал за девушкой, которую она возненавидела.
Уж не знаю почему. Начала дерзить Наталье…
– Вашей любовнице? – Я тоже позволила себе маленькую
дерзость.
– Мы собирались пожениться, – поправил Сокольников.
– Извините…
– Наталья даже переехала ко мне. И Лара превратила ее
жизнь в ад. Она умеет это делать, поверьте…
Я вспомнила крутой бычий лоб Карпика и едва тлеющую ярость в
глазах: такая действительно может превратить жизнь в ад. Или в рай – в
зависимости от отношения.
– Что она только не делала! Я уже не говорю о мелких
бытовых гадостях типа южноамериканских тараканов в Наташиной сумочке и рыбьем
корме во французском белье. Карпик их специально покупала в каком-то
зоомагазине. Она порезала на полоски Наташино любимое платье, налила уксусной
эссенции в духи… Она рассорила Наталью со всеми. Да ладно, что вспоминать… –
Банкир махнул рукой. – А потом она отказалась есть. Сказала, что лучше умрет с
голоду, чем будет терпеть рядом со мной эту суку.
– Beast… Fuck you… – произнесла я себе под нос,
вспомнив реплику Карпика относительно Клио.
– Вы что-то сказали?
– Да нет. Так просто. Поток сознания… Значит, Карпик
перестала есть?
– Да. На третий день я понял, что это серьезно.
– Пришлось капитулировать? – сочувственно спросила я.
– А как вы думаете?
– А она хоть как-то пыталась наладить контакт с
девочкой, эта ваша невеста?
– Она боялась ее как огня…
– …И говорила девочке всякие подлые вещи в ваше
отсутствие. Что-то вроде “Я все равно тебя дожму, маленькая хромая сучка”, –
сказала я и сама испугалась своих слов.
Но банкир не обиделся, разве что посмотрел на меня с
напряженным вниманием:
– А вы неплохой психолог, Ева… Как-то раз я вернулся с
работы чуть раньше… и услышал их ссору на кухне. Это были примерно те же
выражения… Но как вы могли догадаться?
– Просто поставила себя на место обеих сразу. С
Натальей вы, конечно, расстались.
– После того, что услышал, да. Никто не имеет права
делать больно моей дочери. Даже женщина, которую я хотел бы видеть своей женой…
– Тогда предупреждайте всех кандидаток заранее.
– Дело не в них… А в том, что Карпик обожает, когда
выходит из наших столкновений победительницей. Когда я сдаюсь. Когда я
капитулирую.
– Может быть, не стоит вести боевых действий? Тогда и
белый флаг выбрасывать не придется…
– Если вы где-нибудь увидите ее… Ну, случайно… Она же
не будет прятаться вечно, правда? Если вы увидите ее, скажите, чтобы она
пришла…
– И что папа не сердится, – добавила я.
– Хорошо. Скажите, что папа не сердится, – согласился
он.
…Проходя мимо каюты Митько, я обнаружила, что она опечатана.
Но теперь это не имело уже никакого значения. Сейчас значение имела только
Карпик. Перипетии с несостоявшимся отлетом Сокольникова и неожиданное
исчезновение девочки на время отодвинули, заслонили от меня дневниковые записи
Митько. Да и саму мысль о том, что среди пассажиров находится человек, виновный
в смерти семи юношей. И еще одного – старпома. Но скорее всего дело было не в
Карпике и не в ее отце, – просто моя потрепанная, поднаторевшая в
многочисленных несчастьях психика сама ставила защитные барьеры и держала
оборону по всем направлениям.
Надо найти девочку и сказать, что опасность миновала. И
кажется, я знаю, где ее искать. Вот только нужно найти проводника понадежнее.
Я нашла стюарда Романа в опустевшей после обеда
кают-компании. Он уже убрал со столов и теперь сидел в кресле у музыкального
центра. И, ковыряясь в зубах зубочисткой, читал Ортегу-и-Гассета. До чего же
странны вкусы матросов этого корабля, мельком подумала я.
– Вам что-нибудь нужно? – приветливо спросил стюард.
– Вы не подскажете, как найти некоего Макса?
– Sorry? – Ромик уставился на меня. Скажите пожалуйста,
в простоте слова не скажет, даже переспрашивает по-аглицки! Клио, должно быть,
это безумно нравится.
– Рефмеханика, – терпеливо уточнила я. – Если я
правильно интерпретирую название. Он отвечает на корабле за холодильные камеры.
– А зачем он вам? – Для стюарда Ромик оказался чересчур
прыток. – Я не могу вам помочь?
Уж ты-то наверняка можешь помочь любой женщине, один
подбородок чего стоит. Недаром Клио из всех толстых кошельков и профессионально
вздыбленных гульфиков со стажем выбрала именно тебя.
– Думаю, что нет. Мне нужен именно Макс.
– Странный у вас вкус, – захлопнув книгу, схамил он мне
с обворожительной улыбкой. – Чтобы не сказать, что специфический.
– У вас тоже, – не осталась в долгу я.
– Sorry?
– Я имею в виду книгу, которую вы читаете. Слишком
интеллектуально для матроса-уборщика, вы не находите?
– Я предпочитаю термин “стюард”.
– Да, конечно. Sony.
– Идемте, я провожу вас.
В полном молчании мы миновали пассажирские палубы. На трапе,
ведущем к матросским каютам, я самым гнусным образом споткнулась и упала бы,
если бы Ромик не поддержал меня. Его руки не задержались на моем теле дольше, чем
это было нужно, но ухватились точно за грудь. Я слегка поморщилась.
– Sorry, – все так же улыбаясь, сказал Ромик, ставя
меня на ноги.
