Едва за Вадиком захлопнулась дверь, я быстро поднялась с
кровати и повернула ключ в замке еще раз. Теперь он не войдет в каюту до самого
ужина. Или хотя бы до того момента, как я не ознакомлюсь с содержимым папки.
Даже если Вадик будет ломиться, я ему не открою. Никаких угрызений совести по
этому поводу я не испытывала. Цель оправдывает средства.
Оставив листки и тетрадь на сладкое, я приступила к чтению
газетных статей.
И в течение часа изучила содержимое папки вдоль и поперек.
Большей частью это были вырезки из солидных медицинских и
криминалистических журналов. Все они в той или иной мере касались только одного
вопроса: психологии серийных убийц. Митько удалось собрать весь букет: здесь
были представлены маньяки, убивающие на сексуальной почве, религиозные маньяки,
адепты всевозможных сатанинских культов, маньяки-каннибалы, маньяки-педофилы,
маньяки-некрофилы и прочие, леденящие душу нечисти.
От этих академических статей на меня повеяло леденящим душу
холодом.
Всего один только раз в своей жизни я сталкивалась с
маньяком, отправившим на тот свет нескольких человек. Последним номером в этом
списке должна была быть я…
Прошлое уже пыталось накрыть меня с головой, и в этой
мертвой волне нужно было попытаться не умереть самой. Для того чтобы прийти в
себя и избавиться от наваждения, мне потребовалось мучительно долгих полчаса.
Мой собственный палач был изыскан и любил Фрэнка Синатру. Чудом оставшись в
живых, я вынесла из всего этого кошмара только одно: любой маньяк выглядит
гораздо более нормальным, чем абсолютное большинство людей. И начинает убивать
по совершенно невинному поводу. Причинно-следственные связи, толкающие его на
преступление, столь эфемерны, что понять их до конца можно лишь тогда, когда
нож над тобой будет занесен. Или бритва полоснет тебя по глазам…
Похоже, что и старпома волновали те же проблемы.
Нет, “волновали” было неточным словом. Они его завораживали.
Уже в самом начале я совершила неожиданное для себя
открытие: Митько собирал материалы, связанные не только с Питером. Попадались
даже вырезки из таллинских газет – статьи на эстонском, снабженные
подстрочником. Интересно, кто переводил их старпому, вряд ли в этом забытом
богом месте так уж много этнических эстонцев. Да и старпом, при всей своей
относительной интеллигентности, не производил впечатление полиглота. Видимо,
все написанное имело для Митько исключительную ценность, и он старался обладать
всей полнотой информации… Во всех этих статьях живописались подробности убийств
молодых людей, в основном студентов творческих вузов нескольких крупных городов
страны. Среди этих городов упоминался и Питер. Собственно, он и был отправной
точкой преступлений. Первые сообщения об убийствах относились именно к нему.
Всего в Питере было убито трое юношей: третьекурсник консерватории по классу
виолончели, дипломник актерского факультета театральной академии и студент
“Мухи”. Он занимался керамикой и был связан с Пушкинской, 10, известным в
городе рассадником андеграунда. К одной из статей был подколот крошечный
некролог, тоже вырезанный из газеты: “Коллектив Балтийского морского пароходства…
Выражает соболезнование заместителю начальника по… В связи с трагической
гибелью сына Сережи…”
Кем был Сережа – виолончелистом, актером или художником, я
так и не узнала.
Но теперь мне стал ясен смысл реплики Митько о том, что дело
передали наверх. Один из убитых юношей был сыном высокопоставленного морского
чиновника. Газетное досье, сплошь состоящее из вырезок разделов “Криминал”,
довольно подробно освещало это дело. Все они были завсегдатаями набирающих
тогда силу ночных клубов для богемы. Все убитые были либо идейными
гомосексуалистами, либо – если и гомосексуальными проститутками, то хорошо
оплачиваемыми. Впрямую об этом не говорилось – материалы относились к первой
половине девяностых, – но вполне внятно читалось между строк. В тех же публикациях
мелькали скупые сообщения об особой жестокости маньяка, почти ритуальной
жестокости. Убийца не только умерщвлял жертвы, но и обезображивал тела. Всегда
одним и тем же способом. Каким – ни в одном из материалов подробно рассказано
не было: в те времена даже бульварная пресса была достаточно целомудренной и
щадила нервы обывателя. После трагической гибели “сына Сережи” убийства в
Петербурге сошли на нет. Видимо, почувствовав, что кольцо вокруг него сжимается
и все сомнительные заведения взяты под контроль, убийца залег на дно. Или
вообще уехал из города.
Всплыл он только через год.
И уже не в Питере, а в Москве. Об этом свидетельствовали
вырезки из московских газет. Очевидно, Митько живо интересовался делом
маньяка-гомофоба, он не забыл о нем. Московские газеты, в отличие от
консервативных питерских, были более щедры на подробности. Из них я наконец-то
узнала, каким образом маньяк уродовал несчастных геев: он отрезал им половые
органы и запихивал их в рот. На спине же он вырезал треугольник и всегда чем-нибудь
забивал его. Как правило, это были лепестки цветов.
Розы. Все оттенки нежно-розового.
Когда я дошла до этих ужасающих подробностей, изложенных в
обычном для московских бульварных газет ирреально-ироническом ключе, то не
смогла больше читать. Несколько минут, выпотрошенная и абсолютно обессиленная,
я лежала на кровати, не в состоянии пошевелиться. Кошмаром было даже не
прочитанное само по себе, – в конце концов, эти убийства были заключены в
газетных строках, как звери в клетках. Кошмаром было то, что человек,
совершивший все это, находится сейчас здесь, на корабле. Я каждый день вижу его
в кают-компании, за обедом, завтраком и ужином, я вижу его в бильярдной и на
палубе. Возможно, он даже целовал мне руку…
От этой мысли у меня закололо в позвоночнике. Я с трудом
поднялась и направилась к умывальнику и почти с остервенением начала мыть руки
с мылом. И только спустя несколько минут наваждение прошло, и я увидела свои
собственные покрасневшие пальцы. И попыталась успокоить себя: нельзя
распускаться, нужно держать себя в руках – тех самых, которые теперь горят от
жесткой нейлоновой мочалки. Я горько улыбнулась и уткнулась в зеркало
разгоряченным лбом. Только одна малодушная, не менее ужасная, чем убийства,
мысль сверлила мозг: господи, сделай так, чтобы убийцей оказался банкир
Сокольников. Единственный человек, который собирается покинуть корабль. Если бы
только это был он и если бы я знала это наверняка, то навсегда бы избавилась от
страха.
Я взглянула на себя в зеркало.
Не очень-то хорошо ты выглядишь, Ева. Как испуганная птица,
попавшая в силки. Но ведь тебе ничто не угрожает. Маньяк, кто бы он ни был,
никогда не трогал женщин. Он убивал гомосексуалистов, проституирующих
мальчиков, посетителей богемных ночных клубов. Любителей дорогой парфюмерии в
фирменном прикиде. Я уже видела таких мальчиков. Одного из них. Последний раз –
всего несколько часов назад.
Муха. Мухамеджан.
Черт возьми, ну конечно же. Вот кому угрожает реальная
опасность. Роскошный душка-“голубой” будет служить для убийцы постоянным
источником раздражения и в конце концов может спровоцировать его на совершенно
непредсказуемый поступок. Хотя почему же непредсказуемый? Довольно
предсказуемый: треугольник из вырезанной кожи на спине, засыпанный розовыми
лепестками цветов… Этот треугольник о чем-то настойчиво напоминал, и мне
пришлось мобилизовать всю свою память, чтобы понять, что именно.
