…Нижняя палуба разительно отличалась от палуб пассажирских:
здесь не было ковров и стены не были обшиты деревом. Зато дверь в машинное отделение
была открыта. Мы добрались до нее, так никого и не встретив по пути.
– Пришли, – сказала Карпик, – помоги мне открыть, дверь
очень тяжелая…
Вдвоем мы справились с металлическими заклинками и сразу же
оказались в царстве грохочущих механизмов. Шум стоял такой сильный, что Карпик
даже прикрыла уши. Немного привыкнув к грохоту, мы двинулись в глубь отделения
Карпик замечательно ориентировалась и здесь.
Мы без труда нашли место падения старпома. И даже
добросовестно исследовали его. И пока Карпик с упоением ползала на коленях,
рассматривая пол на предмет возможных улик, я предавалась совершенно другим
мыслям Прошлой ночью в наполненном людьми машинном отделении я даже не
сообразила, что главной уликой может являться само падение. Вернее, не падение
даже, а траектория, которую описало тело падающего старпома и то расстояние от
трапов, на котором оно лежало.
Слишком далеко.
Для того чтобы упасть так, как упал Митько, необходимо было
для начала разогнаться, оттолкнуться от пола и постараться прыгнуть как можно
дальше. И если принять версию Антона и Альберта Бенедиктовича о том, что
старпом оступился, то становится непонятным, почему тело лежало так далеко от
трапов и от стены машинного отделения.
А положение трупа свидетельствует об одном из двух: либо
Митько действительно с силой оттолкнулся от площадки, и тогда это сильно
смахивает на самоубийство, либо…
Либо Митько просто выбросили.
Странно, что никого не смутил этот факт. Странно, что его
вообще оставили без внимания. Может быть, Карпик права, и все эти далеко не
глупые, респектабельные господа бегут от криминала как черт от ладана? И не
хотят замечать очевидных вещей. И это играет на руку убийце, – возможно, самому
респектабельному из всех респектабельных господ.
– Посмотри, что я нашла, Ева! – Торжествующий голос
Карпика вывел меня из задумчивости. – Это то, что нам нужно. Иди сюда.
Я подошла к девочке и опустилась на корточки рядом с ней.
Карпик указала мне на пуговицу, валяющуюся на полу, возле маховика, который
соединял один из двигателей с генератором. Нельзя сказать, что сообщение об
этой находке как-то особенно взволновало меня: я начала рассматривать ее только
для того, чтобы подыграть щенячьему энтузиазму Карпика. Но тут мне пришлось
согласиться с Карликом: пуговица действительно представляла собой довольно
необычное зрелище. Во всяком случае, ничего подобного я раньше не видела. Она
была сделана из немного сточенной и довольно крупной монеты, чуть больше двух
сантиметров в диаметре.
Пять рейхсмарок 1938 года. С маленькой изящной свастикой в
когтях орла и бульдожьим профилем Гинденбурга.
К монете было приварено ушко, что, собственно, и делало ее
пуговицей. Теперь в ушке торчали нитки и микроскопический кусочек темной ткани.
Очевидно, пуговицу оторвали. И не просто оторвали, а оторвали с мясом.
– Ты когда-нибудь такое видела? – прошептала Карпик.
– Нет.
– Ничего себе пуговичка, ею убить можно!
– Не преувеличивай, Карпик! Ею убить нельзя…
– Ну, все. Теперь он у нас в кармане. – Карпик крепко
сжала пуговицу-монету в руке, она даже не могла скрыть своего ликования.
– Кто?
– Убийца!
Я поспешила остудить пыл не в меру ретивой девчонки:
– Ну, это совсем не факт.
– Как – не факт? – Карпик даже вспыхнула от
негодования. – Все же очень просто! Они боролись, старший помощник выдрал
пуговицу, перед тем как его сбросили с площадки. Ведь она же рядом с ним
лежала, ты же не будешь этого отрицать…
Карпик шла тем же путем, каким шла и я сама, и от этого мне
сделалось не по себе.
– Лежала… Она могла лежать здесь с незапамятных времен.
– Ага. С тысяча девятьсот тридцать восьмого года, –
пошутила Карпик. – Это же не обычная пуговица… Или ты думаешь, что кто-то из
матросов носит такие на кителе?
– Не знаю.
– Это очень заметная вещь, – продолжала страстно
убеждать меня девочка – Ты правда такую не видела?
– Нет, – снова честно сказала я.
– И я тоже. Хотя у папы много пиджаков. Он любит
“Живанши” и “Армани”. А ты?
– Изделия Трехгорной мануфактуры. Идем. Поднимемся по
лестнице наверх. Думаю, что все, что мы могли обнаружить здесь, мы уже
обнаружили…
Непрерывный подъем по крутым трапам был немного тяжеловат
для Карпика, и мы остановились на одной из площадок, чтобы передохнуть. Я
закурила неизменный “Житан Блондз”, а Карпик, прижавшись лицом к решетке
ограждения, долго смотрела вниз. А потом повернулась ко мне:
– Это хорошие сигареты?
– Это любимые сигареты.
– А какая разница?
– Никакой. Любимые – всегда хорошие. Это не только к
сигаретам относится.
– Дай мне затянуться, – неожиданно попросила Карпик.
– Еще чего! Не хватало, чтобы я приучила ребенка
курить. Можешь стрелять сигареты у своего папочки, если хочешь…
– Он не курит.
– Видишь, какой положительный человек. Должен служить
тебе живым примером.
Так, легко пикируясь, мы добрались до площадки, с которой
упал Митько. Или с которой его сбросили. Лампа аварийного освещения уже была
поставлена, и в ее свете мы принялись за поиски деталей, более весомых, чем
немецкая пуговица-монета. Но здесь нас поджидало разочарование: ничего,
заслуживающего внимания, мы так и не нашли. Это несколько обескуражило Карпика,
которая ожидала от пролета весь джентльменский набор улик: луж крови, кастетов,
стилетов, стреляных гильз и визитную карточку убийцы для полноты картины. Но
поле гипотетической битвы оказалось абсолютно стерильным.
Карпик позволила мне выкурить еще одну сигарету и, пока я с
наслаждением выпускала дым, принялась размышлять вслух:
– Главное у нас уже есть. Пуговица.
– Ценное приобретение. И что ты думаешь с ней делать?
– Сначала нужно выяснить, от чего она была оторвана.
– Интересно, каким образом?
– Будем следить за каждым. Кто во что одевается…
Хорошенько ко всем присмотримся. Наверняка у него нег больше запасной… И
пришить ее он не сможет.
Я улыбнулась и приподняла Карпику подбородок:
– Это спорный тезис.
– Почему?
– По разным причинам. Во-первых, я уже говорила тебе, –
совсем не факт, что эта пуговица оказалась здесь вчера ночью. Во-вторых, если
это действительно пуговица с пиджака убийцы – на минуту предположим такой
вариант, – то нет никаких гарантий, что убийца уже не обнаружил потерю. Он мог
спуститься сюда и попытаться найти ее…
