Я даже тряхнула головой, чтобы избавиться от дурацких мыслей
по поводу лучезарного будущего Карпика. Все будет совсем не так, я очень хочу,
чтобы все было не так.
– Ненавижу, ненавижу эту суку Клио! Думает, что она
здесь самая главная. Что все должны перед ней на задних лапках бегать, стучать
в литавры и падать в голодный обморок от ее неземной красоты… Тоже мне!
– Ненависть – слишком сильное чувство, девочка. Не
стоит растрачивать его на такие пустяки. Ты как думаешь?
– Не знаю. – Карпик состроила так свойственную ей уморительную
гримаску: накрыла верхнюю губу нижней. – Может быть, ты и права. Он, наверное,
очень сильно его ненавидел.
– Кто – “он”? Кого – “его”, Карпик?
– Тот, кто убил старшего помощника капитана. Ведь его
убили, правда?
У меня похолодело сердце. Она знала, о чем меня спросить,
маленькая плутовка.
– Не говори глупостей, Карпик! Ты же знаешь, что
произошел несчастный случай. Это ужасно, конечно, но что делать…
– Нет, его убили. Ты ведь тоже знаешь, что его убили.
– Послушай. Я была там сегодня ночью. Я все видела. И
все остальные тоже видели. Это не мы с тобой, это профессиональные люди. Врач,
адвокат… Они восстановили всю картину происшедшего. Никаких сомнений, что это
несчастный случай. И давай больше не будем говорить об этом.
– Ничего не изменится. – Карпик была упряма. – Ничего
не изменится, даже если мы не будем говорить об этом. Убийство не перестанет
быть убийством.
Она посмотрела мне прямо в глаза. Последняя фраза, сказанная
Карпиком, и этот взрослый, почти торжествующий, взгляд испугали меня не на шутку.
Нет, Карпик не боялась убийства, ей нравилось говорить об этом, это занимало
все ее мысли, свободные от ненависти к красоте Клио. Я могла ожидать чего
угодно, кроме этого жгучего любопытства. А впрочем, нет, – ведь Карпик сама
предпочла сытенькому Диснейленду охоту на тюленей…
– Его убили.
– Да нет же! – Я стала терять терпение и почти
оттолкнула от себя Карпика. Но она лишь крепче прижалась ко мне.
– Неужели ты не хочешь во всем разобраться, Ева? Это же
так интересно…
– “Интересно”, надо же! “Интересно”, самое подходящее
слово.
– Ну хорошо, пусть не самое подходящее… Я говорила об
этом с папой. Я насторожилась:
– И что папа?
– Наорал на меня. Сказал, что он сыт по горло. Сказал,
что я гадкая девчонка и что он больше со мной никуда не поедет. И что мы улетим
этим вертолетом. Я не хочу улетать… Я хочу остаться.
Что ж, я могла только посочувствовать Карпику. И
позавидовать. Во всяком случае, сейчас мне бы очень хотелось оказаться на ее
месте. Карпик права в одном: убийство не перестанет быть убийством, если о нем
не думать. И не стоит обольщаться: я не смогу этого забыть…
– Твоя версия – почему его убрали?
– Господи, ты опять за свое!
– Я же вижу, что и ты думаешь так же. Ведь правда?
Я подавленно молчала. Господи, чего хочет от меня эта
девчонка, какого ответа добивается? Пока я трусливо пыталась спрятать свои
сомнения, Карпик не спускала с меня глаз. И я не выдержала, сдалась, отвела
взгляд, так же как и за первым торжественным ужином. Я опять проиграла ей дуэль
и теперь точно знала, что буду проигрывать ей всегда.
– Чего ты от меня хочешь, Карпик?
– Чтобы ты сказала правду. Учти, если ты будешь врать,
то у тебя вырастут волосы в носу. Так папа говорит. Хочешь, чтобы у тебя
выросли волосы в носу?
– Нет.
– Тогда говори правду.
– Хорошо. – Я зажмурилась и выпалила яростным шепотом:
– Хорошо. Я тоже считаю, что его убили. Теперь ты
довольна?
Мое признание произвело странное впечатление на Карпика. Она
широко улыбнулась, обхватила меня руками и крепко прижала к себе.
– Ну, – торжествующе сказала Карпик, – и что теперь мы
будем делать?
– В каком смысле?
– Теперь, когда мы знаем, что кто-то на корабле убил
старшего помощника капитана.
Кто-то… Интересно, девочка, что бы ты сказала, если бы
знала, что в круг подозреваемых, который я определила для себя, входит и твой
отец, твой драгоценный папочка?
– А что мы можем сделать? – осторожно спросила я.
– Давай договоримся. Здесь никому нельзя доверять.
Никто не верит, что старшего помощника убили, никому и не нужно верить. Ведь
никто не любит никаких осложнений, правда?
Карпик проявляла подозрительную для ребенка прозорливость, и
мне оставалось только соглашаться с ней.
– Правда.
– Я знала, что случится что-то необычное, я знала это с
самого начала. Давай заключим союз, Ева, давай сами найдем убийцу.
– Ты с ума сошла! – Господи, в который раз я говорю ей
это.
– Почему? Это же так здорово, самим все распутать!
– Интересно, как ты себе это представляешь? – Я
скептически хмыкнула: действительно интересно, как представляет себе
следственные действия тринадцатилетняя девчонка.
– Очень просто. Сначала мы наметим круг подозреваемых.
– Каким образом?
– Будем всех анализировать. Задавать каверзные вопросы.
Я умею задавать каверзные вопросы.
– Да уж!
– Потом осмотрим все. Его каюту, например, – тихонько, чтобы
никто не видел.
– Что ж, вполне здравая мысль, – сыронизировала я – Не
забудь еще про место преступления. Там наверняка можно найти какие-нибудь
улики.
– Я знаю. Я бы и сама это сказала. Ты просто опередила
меня, так нечестно.
Я рассмеялась – все-таки она была всего лишь ребенком,
тринадцатилетней девочкой.
– Хорошо, хорошо. Прости.
– Ничего. В конце концов, мы же вместе. Ты и я. Правда?
– Правда!
– Тогда поклянемся быть вместе и никому ни о чем не
рассказывать, пока все не выясним.
– Клянусь. – Я снова рассмеялась. – Клянусь молочными
пенками.
– Это нечестно, – надулась Карпик. – Ты же ненавидишь
молочные пенки. Подожди, я сейчас приду.
Карпик выпросталась из одеял и, прихрамывая, направилась к
трапу, ведущему внутрь корабля.
– Только никуда не уходи, обязательно дождись меня!
Я подняла руку: никуда не уйду, буду ждать тебя верно и
преданно.
Как это ни странно, напряжение, не отпускавшее меня с
момента гибели старпома, неожиданно прошло. В лице Карпика я получила
неожиданную союзницу: она не знает того, что знаю я, но ей и не нужно это
знать. Для нее это игра, немножко страшная, но все равно – игра. Пусть для нее
все и остается игрой. И почему бы не сыграть вместе с ней? Выдвинуть игрушечную
версию, обсудить ее вдвоем, без всякой боязни, что об этом кто-то узнает.
Карпик даст мне возможность думать вслух, она даст мне возможность ошибаться и
исправлять ошибки… Пожалуй, в ее предложении есть рациональное зерно…
