– Вот, камеру привел, – сказал Аркадьич капитану и
приклеился глазами к трупу.
– Хорошо. – Капитан был лаконичен. Но, увидев меня,
разразился более пространной тирадой:
– Вам бы не стоило приходить сюда, девушка.
– Я не девушка, а режиссер съемочной группы, – решилась
стойко придерживаться выбранной линии поведения.
– Здесь режиссировать нечего. – Капитан едва сдерживал
ярость.
Я сочла за лучшее не вступать в дискуссии и промолчала.
Случившееся произвело на всех удручающее впечатление.
Говорил только капитан. Вернее – кричал. Иначе расслышать друг друга было
невозможно.
– Ну, что скажете, доктор? – обратился он к братку,
возившемуся возле трупа.
Старпом Вася лежал возле одного из работающих двигателей
лицом вниз, широко раскинув руки. Одежда его была изорвана во многих местах:
должно быть, падая, он немилосердно бился о клапаны, трубы и арматуру, паутиной
опоясывающие все машинное отделение. А стопы старпома были неестественно
выгнуты, да и само тело, набитое раздробленными костями, больше напоминало
желе. Именно так выглядят люди, упавшие с приличной высоты. Мой вгиковский друг
Иван, когда-то давно выпавший из окна общежития, лежал в точно такой же позе.
Тогда, много лет назад, при виде его тела я не испытала ничего, кроме
исступляющей, разрывающей голову боли. Теперь же мной овладел страх.
Страх – и больше никаких эмоций.
Чтобы хоть как-то заглушить его, я придвинулась к
губернатору и тихонько спросила его:
– Кто этот парень?
– Старпом, – так же тихонько пояснил Николай Иванович.
– Черт возьми, замечательно начинается путешествие… Это дурной знак… Очень
дурной. Не знаю даже, что делать…
– Да нет же, я знаю, что это старпом. Я имею в виду
парня, которого капитан назвал доктором…
Губернатор обернулся и укоризненно посмотрел на меня: надо
же, какая железобетонная дамочка, эмансипированная сучка без сердца,
продвинутая потаскушка без капли сострадания, ты бы еще спросила, какой марки
часы болтаются на запястье у трупа…
Черт возьми, почему же меня так интересует этот ярко выраженный
браток, почему я цепляюсь за самые нелепые детали, например, за развязанный
шнурок правого ботинка старпома? За аккуратную заплатку на его кителе, у
накладного кармана, почему я раньше этого не замечала? Должно быть, старпом
Вася Митько, перед тем как стать шантажистом, вполне удачно штопал себе носки…
– Этот парень, – тупо повторила я, – кто он?
– Говорят, крупный нейрохирург. Возглавляет клинику
где-то под Питером…
Надо же, крупный нейрохирург. Он крупный нейрохирург, а ты,
Ева, совершенно хреновый психолог, бездарный последователь теории Ломброзо!
Принять уважаемого человека, почти медицинское светило, за бандита с большой
дороги, за рэкетира со стажем, за владельца привокзального стриптиз-бара и
банальной “Моторолы”! Нет тебе прощения, Ева!.. Интересно, кем же тогда
окажется второй браток – специалистом по коронарному шунтированию или
профессором-ортопедом?..
– Что скажете, доктор? – снова повторил капитан.
– Что тут скажешь! – Доктор поднял голову. – Я ведь не
судмедэксперт. Могу только констатировать смерть…
– Подождите, доктор. – Капитан обратился к Вадику. – Вы
пока снимайте все, что говорит доктор, и… Само тело тоже снимите. Чтобы все
было зафиксировано. Сами понимаете, что оставлять здесь тело надолго нельзя.
Кассету потом отдадите мне. Все ясно?
– Вполне, капитан. – Вадик тотчас же навел объектив на
нейрохирурга (как же все-таки я могла так ошибиться?!) и застрекотал камерой.
Доктор, возившийся у трупа, продолжил:
– Итак, смерть наступила в два двадцать семь. Стало
быть, пятьдесят пять минут назад…
– Вы так точно можете установить время?
– По часам, капитан, только по часам. – Нейрохирург
осторожно приподнял руку старпома и указал на запястье:
– Часы механические, и потому остановились, разбились
от удара. Так что мы можем констатировать момент смерти довольно точно. Что
еще? Кроме повреждений, связанных со спецификой травмы, никаких иных мною не
обнаружено.
– Что вы имеете в виду?
– Следы от огнестрельного ранения, например, – просто
сказал нейрохирург. – Или колотые раны, свидетельствующие о применении
холодного оружия.
Капитан нахмурился и внимательно посмотрел на доктора:
– Вы хотите сказать…
– Версию убийства я бы тоже не стал отбрасывать. –
Нейрохирург неожиданно осклабился, обнажив неровные и крупные зубы. – Хотя…
– Хотелось бы ее отбросить, – надавил капитан.
– Ничто об этом не говорит. Покойный был довольно
крупным человеком… Завалить такую тушу, да еще без борьбы, – довольно
проблематично… И потом, судя по всему, он основательно набрался перед смертью…
Разит, как от винной бочки, простите за живописную подробность…
Закончить нейрохирург не успел: в машинном отделении, в
сопровождении Суздалева, появился адвокат Альберт Бенедиктович в роскошном
бархатном халате, натянутом прямо на пижаму. Из пижамных брюк торчали его
оплывшие, покрытые жесткими рыжими волосами щиколотки, а холеная борода сбилась
набок.
Толстый адвокат тяжело дышал и то и дело промакивал носовым
платком вспотевшую лысину. Судя по всему, второй помощник уже ввел адвоката в
суть трагического происшествия со старпомом, и Альберт Бенедиктович сразу
принялся за дело.
– Разойдитесь, не стоит толпиться возле трупа, –
прощебетал он, раздуваясь от чувства собственной значимости. – И вообще,
слишком много людей.
Бедный толстяк Альберт Бенедиктович, видимо, лавры следователя
по особо важным делам никогда не давали тебе покоя. Или слава комиссара Мегрэ.
Кряхтя и отдуваясь, Альберт Бенедиктович опустился на
четвереньки перед трупом старпома и принялся внимательно изучать его.
– Кто первым обнаружил тело? – наконец спросил он.
Капитан вытолкнул из толпы моториста Аркадьича:
– Он!
– Когда это произошло?
– Недавно… Точнее я не знаю. И времени не засекал.
– Печально, печально… – К Альберту Бенедиктовичу
подошел нейрохирург и что-то шепнул ему на ухо. – Ага, понятно.
Услышав версию о часах и таким образом точно восстановив
время, адвокат несколько успокоился.
– Вы слышали стук падающего тела? – снова обратился он
к мотористу. – Вы видели, как все это произошло? Вы вообще заметили что-нибудь?
Подозрительный шум, например.
Затравленный Аркадьич неожиданно для себя стал главным
действующим лицом. И после долгого напряженного раздумья подал соответствующую
реплику:
