— Вы именно сюда так стремились? — спросил Кирилл,
впрочем, без всякой иронии.
Настя пожала плечами.
Все дома (они насчитали что-то около пятнадцати дворов) были
заколочены. Настя с тоской смотрела на прикрытые гнилыми досками ставни,
вросшие в землю двери, поваленные заборы. Под ногами хлюпала жирная, никем не
потревоженная грязь, а вдалеке виднелась кромка леса.
— Хотите прикупить здесь недвижимость? — Очевидно,
на природе у Кирилла № 2 проснулось чувство юмора.
Настя ничего не ответила. Да и что было отвечать? Если
окажется, что столь долгий путь оказался напрасным, нет никаких гарантий, что
Кирилл не зароет ее здесь же, в первом попавшемся разрушенном хлеву.
— Что будем делать? — спросил он. — Может,
пикничок устроим? Чтобы день не пропал… Ну, не расстраивайтесь! Отнеситесь ко
всему философски…
Философии в окружающем пейзаже было хоть отбавляй. Но
Кирюша! Отправил сестру за двести километров, в непролазную грязь. Хорошо еще,
что машина подвернулась. А если бы ей пришлось ехать на электричке до
ближайшего более-менее крупного населенного пункта? А потом добираться на
автобусе до гораздо менее крупного. А потом на чем? На дровнях? На лошадях? На
оленях? На козе?..
— По-моему, здесь еще не все умерли, — сказал
Кирилл. — Вон, смотрите.
И действительно, из трубы ближней к лесу избенки тонкой
струйкой поднимался дым.
Путь до избенки занял совсем немного времени, а у ветхой
изгороди их встретила старуха в ватнике, по самые глаза повязанная платком. На
диковинную машину она и внимания не обратила, зато люди — люди вызвали у нее
живейший интерес.
Но первой в разговор она так и не вступила. Напротив,
царственно ждала, когда к ней обратятся. А уж она посмотрит, стоит ли
разговаривать с пришлыми или нет. А уж если они выберут неверный тон…
К расспросам о маленьком Владике Настя приступила только
через полчаса. А до этого терпеливо выслушала всю историю Поги от Новгородского
веча до наших дней. И узнала много интересного. О том, что последний старик
умер два года назад, а сейчас живут одни старухи. Что передвижная лавка
привозит хлеб раз в десять дней, а раньше приезжала раз в неделю. Что свет у
них отключили еще раньше, чем умер последний старик. Что старухи нанимают двух
мужиков из соседнего, еще не до конца развалившегося Нюшкиного Погоста
заготавливать дрова на зиму, а те требуют чересчур много водки. Что у единственного
на всю округу участкового жена работает в сельпо. И что с периодичностью раз в
три месяца она в паре с участковым-мужем обирает сельпо до последнего гвоздя.
А потом они его поджигают.
А затем муж-участковый составляет акт о пожаре. И благодаря
этому промыслу дом у них — под железной крышей. И отхожее место — в доме, прямо
как в самом Лодейном Поле. Или (страшно подумать!) в самом Питере… Она, правда,
своими глазами не видела, но Фирсовна. из автолавки ей рассказывала…
Только после пассажа о Фирсовне, явно размягчившего сердце
старухи, Настя решилась завести разговор о мальчике Владике. А старуха,
крестясь и мелко шевеля губами, вдруг принялась рассказывать о видении отроку
святого Варсонофия…
Услышала ли она Настю?
Может быть, и не услышала, только махнула рукой в сторону
близкого леса.
А бесполезные фотографии так и остались лежать в кармане
куртки. И Насте ничего не оставалось, как последовать за указующим перстом
старухи.
…До леса Настя не дошла.
Подобие дороги неожиданно сделало странный кульбит и резко
покатилось под горку. А в открывшейся низине она увидела еще один, отлученный
от остальной деревни дом. Дом не был заколочен, напротив, поблескивал чисто
вымытыми маленькими окошками. А на изгороди, окружающей дом, сидел тот самый
мальчик, ради которого она приехала сюда, за двести с лишним километров.
Мальчик смотрел прямо на дорогу, а над ним, привязанный к жерди, упруго реял
воздушный змей.
А в руках…
Несмотря на расстояние, которое отделяло ее от Владика,
Настя могла бы поклясться, что в руках малыш держал игрушку.
Плюшевую божью коровку…
* * *
…Пацюку несказанно повезло.
Он не лежал сейчас на прозекторском столе с осколками зубов
в деснах и осколками костей в теле. Его не обмывали и не наряжали в одноразовый
костюм с разошедшимся на спине швом. И стеснительная урна не маялась в ожидании
его пепла.
А бог и сатана не дулись в “очко”, где на последний кон
выставлялась душа Пацюка. И в забеге на приз Страшного суда Егор не попал в
число финалистов.
Он задерживался в лучшем из миров, он получил отсрочку, и
эту отсрочку необходимо было отметить.
Вот почему после того, как кроткий Борода сделал ему
свинцовую примочку на разбитый подбородок, Пацюк послал его за водкой. Водку
Борода не принес, зато явился с детским яблочным пюре, кефиром “Парнасский”,
полукилограммовым пакетом китайских (а каких же еще!) пельменей.
Если бы Пацюк находился не в таком беспомощном состоянии, он
обязательно запустил бы в Бороду и пельменями, и кефиром. Но тупая боль во всем
теле и острая в боку (должно быть, призраки ночи подпортили-таки ему ребро!)
заставила Пацюка безропотно съесть все яблочное пюре.
И даже попросить добавки.
— Вот тебе и увэй, — сказал Егор Бороде, доедая
вторую банку.
— Вот именно. Если бы ты покорился судьбе и не
отправился бы шляться по всяким злачным местам, ничего бы с тобой не произошло.
— И что же я должен был делать? Сидеть в твоей келье до
скончания века?
— Думаю, все разрешилось бы гораздо раньше.
— Ничего не разрешится, если я не буду предпринимать
никаких шагов.
— Шаги не важны. Важно направление движения, — как
всегда, туманно выразился Борода и, поставив перед собой высушенную тыкву с
изображением Лао-цзы, принялся медитировать.
А Пацюк остался наедине с саднящим боком и невеселыми
мыслями.
Сегодняшний поход по местам боевой и трудовой славы Мицуко
закончился плачевно. А мог закончиться еще плачевнее, если бы не…
Если бы не что?
Ощупав себя, Пацюк неожиданно понял, что испытывает, если
так можно выразиться, всего лишь поверхностную боль. Ни один жизненно важный
орган не был задет, не считая треснувшего ребра (и то еще не факт, что оно
треснуло!). Да и с лицом обошлись по-божески. Всего лишь разбитый подбородок.
А в недавно закончившейся бойне можно было смело рассчитывать
не только на оба подбитых глаза, но и на сломанную челюсть. Как минимум.
После того как положение с пошатнувшимся здоровьем немного
прояснилось, Пацюк почувствовал прилив неожиданной симпатии к своим неожиданным
обидчикам. Что и говорить, они обработали его профессионально-нежно. При их-то
мастерстве и численном превосходстве можно было ожидать совсем другого исхода.
