Именно потому он оказался в маленьком детективном агентстве.
Маленькое агентство — только слепок с большой, настоящей жизни,
но для старта вполне годится и оно. А он способный малый, этот Кирилл! Толково
отщелкал пленку. Вот только сестра забыла предупредить его, что в этой самой
настоящей жизни и играют по-настоящему. И по-настоящему умирают.
Почему Метелица сразу не присмотрелся к мальчишке? И
костерил его на чем свет стоит из-за жалких восьмисот двадцати трех рублей!..
Дурак ты, Валентин!
Дурак еще и потому, что опоздал с фотографиями. Хитрый Додик
выложил Анастасии соображения Метелицы по поводу отснятой пленки — и, ничуть не
смущаясь, выдал их за свои. Она долго рассматривала фотографии —
профессионально долго. А потом сказала:
— Я знаю эту девушку. Ее звали Мицуко.
— Звали? — переспросил Додик.
— Теперь ее нет в живых.
"Собаке — собачья смерть”, — было написано на лице
у Сойфера. Но высказать крамольные мысли вслух он не решился. А на Анастасию
посмотрел с уважением: времени даром она не теряла.
— Что вы собираетесь делать? — спросил у девушки
Метелица.
— Не знаю… Быть может, имеет смысл поискать улицы?
— Какие улицы?
— Улицы, которые засняты на. пленке. Это
возможно? — Она с надеждой посмотрела на Метелицу.
С надеждой, господи ты боже мой!
— Может быть… Прочесать задний план. Увеличить
фотографии, если нужно. Наверняка найдутся какие-то особые приметы.
— Да, — поддержал Метелицу Сойфер. — Каждая
улица в Петербурге неповторима. Вы не находите, Настя?
— Нахожу…
— Мы займемся этим, — заверил Настю выскочка
Додик.
Дохлый номер, друг мой Давид Маркович, дохлый номер. И вы,
как уволенный из рядов доблестной израильской полиции за тупость, должны это
понимать. Даже если хотя бы одна из улиц по счастливой случайности будет
найдена — они никогда не двинутся дальше. Без доступа к оперативной информации,
без человека в органах, который мог бы эту информацию предоставить…
Дохлый номер.
Но если бы язык Метелицы захотел произнести это вслух — он
вырвал бы его. Вместе с гландами, легкими, желудком и обеими кишечниками —
толстым и тонким. А о такой малозначащей детали, как сердце, и говорить не
приходится…
— Если вы не возражаете, я заберу один комплект
фотографий. И вещи брата…
Как они могли возражать! А юный Дергапут даже
собственноручно заклеил скотчем коробку с надписью “К.Лангер”.
Ох уж этот Арик! Вечно снимает сливки, вечно оказывается в
нужное время в нужном месте и к тому же проворачивает самые нужные делишки!.. И
получает за это по полной программе.
Вот и сейчас она поцеловала компьютерного хиляка в прыщавую
щеку. На глазах у начальства!.. И даже нашла секунду, чтобы заглянуть в его
компьютер.
— Покончил с Малдером и Скалли? — спросила она.
— Малдер и Скалли вечны, как Резервный банк США, так
что покончить с ними нельзя. Так, отдыхаю от них… Вот нашел одну детскую
игрушку… Без всяких наворотов… Забавно.
Пока Анастасия разговаривала с Дергапутом, а Метелица молча
переживал этот факт, практичный Сойфер ухватился за ящик и теперь держал его
наготове.
— Если позволите, я провожу вас, Настя.
— Не стоит. Меня довезут… Спасибо вам большое. До
завтра?
…Проводив Анастасию, все трое прилипли к темному кухонному
окну. Вот она подходит к летающей тарелке, лишь по недосмотру властей
растаможенной как джип “Чероки” последнего года выпуска. Вот летающая тарелка
приветливо мигает бортовыми огнями. И улетает (взмывает, взвивается свечой,
берет с места). Ничего не поделаешь, против жеребца с крутой тачкой между ног у
скромного агентства “Валмет” нет никаких шансов.
— Никаких шансов, — пробормотал Метелица.
— Никаких, — подтвердил Сойфер.
— А может… рискнуть? — В голосе Арика послышался
совершенно неуместный щенячий оптимизм.
— Ты сначала прыщи выведи, племянничек! — Додик
похлопал Дергапута по плечу. А потом обратился к Метелице:
— Кстати, Валик, ты не сказал ей, что по законам жанра
все самые крутые любовники оказываются самыми большими злодеями?..
* * *
…Он ни на чем не настаивал.
Даже на том, чтобы донести коробку до дверей квартиры.
Он не был любопытен. Он не спросил о коробке. И о том месте,
куда она заезжала. Он просто подвез ее, потому что у нее болела нога.
Собственно, он сам напомнил ей о ноге.
— У вас все в порядке? — спросил он.
И Настя обнаружила себя сидящей на все той же мокрой
скамейке у дома Быкова. С поджатыми к подбородку коленями. Странно, ей
казалось, что она уже дошла до метро и спустилась вниз по эскалатору.
Эскалаторы метро — вот что ей понравилось больше всего в этом
обветшалом помпезном городе. Но об этом никому не скажешь — засмеют.
Можно только удивляться, как он сумел обнаружить Настю в
кромешной тьме.
— У вас все в порядке?
— У меня? — Поначалу она даже не поняла сути
вопроса.
— Кажется, это были вы? У Дмитрия?
Ну вот, он даже не запомнил ее лица. А спросил просто из
вежливости.
— Да. Это была я.
— Как ваша нога? Болит?
Это была уже не вежливость. Это была обыкновенная логика:
естественно, что у нее болит нога, и поэтому она пережидает боль. Иначе зачем
ей как дуре сидеть под дождем на скамейке у чужого дома? А интересно, сколько
же вообще она здесь просидела?
— Терпимо, — сказала Настя, хотя никакой боли не
чувствовала. Пока.
— Меня зовут Кирилл.
Он говорил совершенно спокойно и даже ласково. Совсем не
похоже на то, что еще некоторое время назад это он вусмерть ругался с Быковым
из-за светильника.
— Я тоже должна представиться? — глупо спросила
Настя.
— Совсем необязательно.
— Тогда…
— Просто для того, чтобы вы сказали мне: “Спасибо,
Кирилл”.
— За что?
— Я собираюсь подвезти раненую к ее дому.
— Спасибо, Кирилл.
— Вот видите, — он рассмеялся. — Вы уже меня
благодарите.
— Меня зовут Настя.
— Замечательно. Я подвезу вас.
Интересно, откуда у него такая уверенность в том, что она
согласится? А что, если она вышла просто подышать свежим воздухом и через
минуту вернется в мастерскую к Быкову?
