— Думаю, я даже знаю, чем она занимается в данную
минуту.
— И чем же?
— Передает аванс какому-нибудь киллеру. Чтобы он
пристрелил меня, когда я буду выходить из продуктового магазина…
Что ж, отнюдь не плохая идея. Интересно, почему Марина, при
ее-то темпераменте, решила ограничиться только частным детективом?..
— Ну что, хотите посмотреть на мою жену?
— Было бы любопытно…
Настя в сопровождении Быкова проследовала в дальний угол,
где прямо за ложем скрывалось нечто бесформенное, прикрытое цветастой индийской
шалью.
— Зрелище не для слабонервных, предупреждаю. Вы готовы?
Поджилки не тряслись, сердце было на месте, ладони не потели
— да, она была готова!
Жестом фокусника Быков сдернул шаль, и перед Настей предстал
внушительных размеров стеклянный шар, который со всех сторон обволакивало нечто
отвратительное, зубастое и пупырчатое: адская смесь дракона и самой обыкновенной
жабы. В отличие от всех остальных затейливых светильников этот был самым
простым: выдуть подобный шар не составляло никакого труда даже начинающему
стеклодуву. Весь смысл заключался в обрамлении. Том самом драконе, который так
испугал Настю. Подобные прелести должны освещать крестный путь вампиров, в
респектабельных домах им делать нечего. Содрогаясь от отвращения, Настя ощупала
глазами пасть чудовища и, повернувшись к Быкову, сказала:
— Странно, что вы до сих пор живы.
— Сам удивляюсь.
— Не проще ли развестись?
— Она не дает мне развода.
— Она вас так любит, бедняжка?
Настя тотчас же вспомнила все нелестные эпитеты, которыми
награждала Быкова Марина. Каждый из них мог запросто сбить человека с ног. А
может быть, и вправду любит?..
— Объективности ради скажу: это единственная женщина, в
которой я вызываю стойкую ненависть.
— Тогда в чем же дело?
Быков обвел руками пространство:
— Во всем этом. Это очень дорого стоит. Она не хочет
уходить просто так. Она хочет забрать у меня все. Галерею уже отобрала, а теперь
хочет наложить лапу и на производство. До чего додумалась, мерзавка, —
нанимает детективов, чтобы они следили за мной. Чтобы фиксировали каждый мой
шаг.
— Что вы говорите! — посочувствовала Настя.
— А некоторые специалисты, в чьей компетенции я сильно
сомневаюсь, даже роются в бухгалтерских книгах моей фирмы.
— Зачем?
— Чтобы ущучить двойную бухгалтерию, а потом меня же ею
и шантажировать… Она пытается залезть в мои отношения с женщинами. И вытащить
из них что-то особенно непристойное. Что-то оскорбляющее общественную мораль.
Возможно даже, уголовно наказуемое.
— Уголовно наказуемое?
— Ведь нет никаких гарантий, что кто-то из приходящих
ко мне моделей работает на нее. И нет никаких гарантий, что на следующее утро
этот кто-то не побежит в ближайшее отделение милиции с заявлением об
изнасиловании. Меня, несчастного, сажают в тюрьму, а эта сволочь берет в свои
руки управление фирмой.
Быков призывно посмотрел на Настю и облизнул пересохшие
губы.
— Надеюсь, вы не даете вашей жене… поводов для
шантажа? — с надеждой спросила Настя.
— Даю… Еще как даю.
Нет, пожалуй, светильник с драконом не так отвратителен, как
ей показалось на первый взгляд. Но у него есть один существенный недостаток:
слишком уж близко к ложу он стоит. И слишком близко от Насти находится Быков. И
ему ничего не стоит одними кончиками пальцев подтолкнуть ее к кровати. Она не
удержит равновесие, шлепнется на драпировки — и пиши пропало!
Почувствовав кончики быковских пальцев в опасной близости от
своего плеча, Настя резко развернулась на пятках и затрусила в сторону
голубовато-желто-розовой Мицуко. И устроилась прямо перед ней, сложив ноги
по-турецки.
Ничего не поделаешь, “лотос” ей не по зубам.
— Кто это? — спросила Настя. — Ваша модель?
— Одна из моих… моделей. — Подошедший Быков тоже
сел перед Мицуко по-турецки.
— Она какая-то особенная.
— Все мои девушки выше всяких похвал.
— Но ведь она стоит не в общем зале. Значит…
— Это ничего не значит, дорогая. Это означает только
одно: последнюю по времени работу. Я бился над ней около трех месяцев. Закончил
только два дня назад.
Около трех месяцев… На первой странице Кирюшино-го дневника
проставлена дата: “17 июля”. Сейчас конец октября, следовательно, по времени
все сходится. Или практически все. Возможно, обрезанная фотография Мицуко
сделана именно в ресторане “ШтандартЪ”, где ее окучивал Быков. В роскошных
имперских декорациях, как сказала бы Марина. И Мицуко согласилась ему
позировать, этой пухлой гадине с проволочными губами.
Возможно, она даже осталась здесь на ночь, закутанная в
драпировки…
А Кирюша страдал. Знал обо всем об этом — и страдал.
Настя с неприязнью посмотрела на жидкие усики соперника
брата. А он еще пытался ее поцеловать! А она еще пыталась накачаться его вином!
Ужасно!
— Два дня назад?
— Да… А теперь нахожусь в бесплодных поисках новой
музы… Впрочем, мне кажется, что не таких уж бесплодных.
— Есть положительные сдвиги?
— Еще какие!
Настя и опомниться не успела, как оплывший донжуан уже
положил голову ей на колени. Не очень-то грациозно у него получилось, но
брюшко, растекшееся по бокам, все-таки исчезло.
— Вы полагаете, что это я? — спросила Настя.
— А вы разве возражаете?
— Нет, но…
Определенно, у нее что-то не в порядке с головой. Или это
сухое “Вазисубани” (Кирюша всегда называл его “Вася с зубами”), наложенное на
джин-тоник, играет с Настей злую шутку? Или это из-за кольца? Или из-за помады,
которую она вытащила у Мицуко из косметички? Или из-за волос, которые она так
безжалостно обкорнала ровно наполовину? Или из-за Кирюшиной одежды? Или из-за
его тяжелых, как утюги, “гриндеров”? Вздор, ведь сейчас же она сидит босиком!
А вот теперь еще и почетное звание музы. Как говорила Марина
— “загорелая, обветренная, с зубами как у ротвейлера”? Ничего не скажешь, у
Быкова странные представления об эфемерных спутницах художников.
— Значит, не возражаете?
Сама Мицуко, должно быть, сильно бы веселилась, увидев, как
преуспевающий дизайнер окучивает “тупую деревенскую бабу”. Или вцепилась бы ей
в волосы. Мицуко не из тех женщин, которых устраивает приставка “бывшая”.
Пусть даже и “бывшая муза”.
— Как ее зовут? — спросила Настя, безуспешно
пытаясь сдвинуть с колен тюленью голову Быкова.
