— Оригинальный проект? — спросила Настя, делая
ударение на слове “проект”.
— Очень оригинальный, — ответил Быков, делая
ударение на слове “оригинальный”. — Надеюсь, у вас будет время убедиться.
— Мне говорили, что вы… опасный человек…
— И? — Быков плотоядно улыбнулся.
— И поэтому я здесь, — закончила Настя.
— Обожаю отважных женщин. — Он улыбнулся еще
плотояднее, но тут же улыбка сползла с его лица. И все потому, что он переместил
взгляд на злополучные Настины-Кирюшины ботинки сорок второго размера.
Он же не любит ластоногих… Как она могла забыть! Стекло,
этот такой непрочный материал, диктовало дизайнеру Быкову свои представления о
совершенстве: чересчур выступающих частей должно быть как можно меньше, иначе
они рискуют разбиться и разрушить гармонию.
Теперь, глядя на стеклянные объемы, которыми была заполнена
мастерская, Настя вдруг неожиданно поняла, откуда растут ноги у столь
изысканного вкуса Быкова.
Ничего выпирающего. Нос не должен быть слишком длинным, а
грудь — слишком большой, задница не должна отклячиваться сверх меры, а живот
соответственно не должен изо всех сил липнуть к позвоночнику. А уж размер ноги…
Мельком удивившись своему неожиданному прозрению, Настя присела
на корточки и принялась расшнуровывать ботинки.
— Вы полагаете? — строго спросил Быков.
— А вы — нет?
Быков молчал, а Настя, повинуясь неизвестно откуда
взявшемуся вдохновению, кроме ботинок, сняла еще и носки. И даже легонько
пошевелила пальцами, уставшими от обилия неудобной туалетной бумаги в
“гриндерах”.
И только после этого посмотрела на Быкова. Снизу вверх. Он
ощупал глазами Настины ступни, нашел размер вполне приемлемым и снова
улыбнулся. Теперь уже призывно.
Что ж, опасность миновала, и теперь можно чуть-чуть
расслабиться.
— Вы очень оригинальная девушка, — сказал
Быков. — Жаль, что вас не было под рукой, когда я еще только собирался
жениться.
— И что бы вы сделали?
— Женился бы на вас.
— Вы всем это говорите?
— Почти всем. — Быков уже прощупывал подходы к
игре “завали самку”. — Кроме своей жены, разумеется.
— Разумеется. Бедняжка.
В стенаниях по “бедняжке жене” Быков и Настя прошли большую
часть мастерской и оказались за легкой перегородкой в японском стиле. Из-за
перегородки негромко звучали грузинские многоголосия, и Настя почувствовала
себя в родном загоне. Только на секунду мелькнула жалкая мыслишка о зугдидской
и цхалтубской родне Зазы, которая должна была бы вооружиться “русули” и снести
голову коварному соблазнителю. А потом побить камнями неверную жену, посмевшую
войти в дом к чужому мужчине да еще раздеться до голых пяток…
А Заза бы ее живьем закопал. Прямо под грядкой с перчиками.
От того, что расплата возможна, но никогда не наступит и
можно безнаказанно творить глупости, Настя едва не рассмеялась.
— Музыка не мешает? — спросил Быков.
. — Ну что вы… Это ведь “Кахури алило”, не правда ли?
Да, это была “Кахури алило”. Заза и два Малхаза — зугдидский и цхалтубский —
затягивали ее после пяти литров просветленного, нежного, как слеза ребенка,
“Цоликаури”.
— Правда… — Быков даже не пытался скрыть своего
удивления. — Вы разбираетесь в этом?
— И не только в этом. — Настя тряхнула волосами и
изрекла первую пришедшую на ум многозначительную банальность.
— Очаровательная блондинка, которая знает, что такое
грузинское многоголосие… За это стоит выпить. — Быков запустил руку в
усики и (по Настиному примеру) тоже изрек первую пришедшую на ум и такую же
многозначительную банальность.
…За японской перегородкой было довольно просторно. От окна в
сторону перегородки шел невысокий подиум с несколькими кубами белого цвета. На
них были небрежно наброшены драпировки. А сам подиум, подобно сцене,
подсвечивался снизу крошечными софитами. У стены, прямо напротив подиума,
располагалось ложе.
Именно ложе, а не кровать. Не софа, не тахта, не раздвижной
диван. Именно ложе — назвать его по-другому язык не поворачивался.
Низкое ложе, покрытое такими же драпировками, только гораздо
более плотными. К ложу почти вплотную примыкал журнальный столик, уставленный
самыми разнообразными напитками. А венчали все это гедонистское великолепие
белые стеллажи самой причудливой формы. На них расположился музыкальный центр с
колонками, пара низеньких ваз, кисти, банки с красками — и женские статуэтки.
Статуэтки были сделаны из довольно грубого материала — камень, обожженная
глина, терракота, — но именно они придавали белому безмолвию стеллажей
удивительно живописный вид. Они — и еще один светильник.
Сидящая в позе лотоса обнаженная женщина.
Посреди комнаты стоял огромных размеров мольберт,
призванный, очевидно, подчеркивать творческие метания владельца мастерской.
— Раз уж мы заговорили о грузинском многоголосии…
Предпочитаете “Мукузани”?
— Предпочитаю “Вазисубани”. Если, конечно, оно настоящее, —
приподняв бровь, сказала Настя.
И оглянулась в поисках кресел. Или хотя бы стульев. Или хотя
бы самых обыкновенных кухонных табуреток.
Но ничего подобного в комнате не было. Только ковер на полу,
задрапированное ложе и задрапированный подиум. Очевидно, все в этом гнезде
разврата очень хорошо продумано. Женщине ничего не остается, кроме как
устроиться на полу. Или на подиуме, на огромных кубах с драпировками.
Или на ложе.
Быков внимательно наблюдал за Настей: что же она выберет.
Интересно, сколько еще у него таких вот психологических тестов в заначке?
Настя раздумывала: усесться на ложе — дать повод. Усесться
на ковре — дать повод. Холя… Чего там скрывать, пройдя босиком по мастерской,
она этот повод дала…
Оставался подиум. И Настя выбрала его. Она подошла к одному
из кубов и даже попыталась усесться на него, но тут же потерпела сокрушительное
фиаско. Куб оказался из бумаги, плотно натянутой на деревянный каркас.
Быков захохотал как ненормальный.
А Настя, лежа на подиуме, среди деревяшек, громко выругалась:
— Шэни дэда моутхан!..
Действительно подлец — бедняжка Марина была права. Дешевый
трюк в стиле камешка, завернутого в конфетную обертку. В детстве Кирюша рыдал
над такими киндер-сюрпризами.
— И что это значит? — спросила Настя.
— Это значит, что нельзя сопротивляться
неизбежному. — Быков уже отсмеялся, и в голосе его послышались
влюбленно-угрожающие нотки.
Все ясно. Стоит женщине попасть в поле притяжения этого
подонка, как он сразу же начинает расставлять волчьи капканы. Даже деспотичный
Заза за тринадцать лет супружества не догадался так изощренно ее унизить.
