— Прости…
Впрочем, все еще можно исправить. Можно снова спуститься в
мастерскую и попросить рыжего, чтобы он починил кольцо. Запаял, залатал,
залудил… Вернул все на свои места. И будет так, как раньше…
Настя сжала кулак.
"Как раньше” все равно не будет. Хотя бы потому, что
брата больше нет в живых. Ты приняла решение, и ты пойдешь до конца.
Она сунула кольцо в карман и несколько секунд прислушивалась
к себе. Странное дело, первые приступы отчаяния и сладкого ужаса по поводу
содеянного прошли, и…
И вдруг она почувствовала себя свободной.
То есть — абсолютно, безвозвратно, исключительно свободной.
Как будто кольцо было тем якорем, который удерживал корабль Настиной жизни в
тихой заводи Вознесенского. Корабль, обросший ракушками обязательств и
водорослями привязанностей. Она знала только одного мужчину, она знала только
один дом, она знала только одну землю… Что толку, что она умеет вязать носки из
козьего пуха, варить сыр и сбивать масло?
И ходить по кругу, как лошадь, привязанная к жерновам.
А теперь она свободна. Пусть на время, зато без оглядки.
С ума сойти! Американские горки из областного центра, в
котором она последний раз была в возрасте семнадцати лет. Вместе с восьмилетним
Кирюшей.
И все это она делает уже для Кирюши взрослого. И точка.
…К вечеру изменения в Настином сознании стали почти
необратимыми. Она выпила две банки джин-тоника, потом купила себе еще одну. И
чтобы скрыть белую полоску на смуглой коже, она зашла в ювелирный и купила себе
кольцо. Вернее, это было даже не кольцо, а серебряный перстень в виде
крошечного замка с маленьким фианитом-крышей. Настя надела кольцо на бывший
замужний палец, и воротца замка захлопнулись, отрезая ее от прошлой жизни.
А в жизни нынешней ей предстоял визит к Дмитрию Борисовичу
Быкову.
Ровно в девять вечера (раньше беспокоить подлеца-мужа Марина
не рекомендовала) Настя остановилась возле длинного двенадцатиэтажного дома у
метро “Приморская”. Дом был самым обыкновенным, вот только окна верхнего этажа
оказались гораздо больше и выше обычных. Там (опять же по рассказам Марины)
располагались мастерские художников. Одну из таких мастерских и занимал Дмитрий
Быков, оттяпавший себе сначала членство в Союзе художников, а потом и
стопятидесятиметровые хоромы на “Приморской”.
Настя критически осмотрела себя в стекле подъездной двери,
еще раз сверилась с адресом на визитке, которую дала ей Марина. И решительно
вошла в подъезд.
Последнюю банку с джин-тоником она допила стоя в лифте,
отчего в голове наступила подозрительная легкость и даже бесшабашность.
Несколько минут она постояла возле широких металлических дверей с табличкой
“ДМИТРИЙ БЫКОВ. ДИЗАЙНЕР”, по пунктам вспоминая инструкцию Марины. Инструкция
была несложной.
1. Ничего не объяснять. Подлец обожает внезапные визиты
хорошеньких женщин.
2. Не сразу идти на сближение. Подонок это любит.
3. Раскрутить его на бабки. Скотина готова платить за
женщину при условии, что женщина в результате заплатит и ему. Натурой.
4. Вести себя цинично и вызывающе. Ублюдок обожает циничных
стерв. Сам такой.
5. Провоцировать его на грязные откровения и самой
откровенничать напропалую (на определенные темы, разумеется). Мешок с дерьмом
охотно это поддержит.
6. Выбирать только дорогие рестораны. Чем дороже ресторан,
тем дороже женщина. По его, кретинской, шкале ценностей.
7. Если у недоноска окажется в гостях третье лицо (вне
зависимости от пола и возраста) — сразу же переходить к животрепещущей теме
группового секса. Это, как правило, чрезвычайно заводит похотливую тварь.
8. В постели брать инициативу на себя и стар… Список был так
ужасен, что, даже и не добравшись до его отвратительного конца, Настя нажала на
кнопку. Джин с тоником бурлили у нее в крови, постукивали по барабанным
перепонкам и растягивали рот в неопределенной улыбке.
"Хоть бы в мастерской никого не оказалось!” —
взмолилась Настя про себя.
Но бог не внял молитве, и спустя несколько секунд дверь в
мастерскую распахнулась настежь. И на пороге предстал Дмитрий Борисович Быков.
Собственной персоной.
Настя сразу же узнала его, хотя Дмитрий Быков не слишком
смахивал на свою фотографию. Он был и неприятнее, и в то же самое время
притягательнее, чем снимок. Все было на месте: те же опереточные усики, тот же
тонкий нос, тот же вялый подбородок, без всякого стеснения перетекающий в шею.
Вот только волосы сейчас не были зализаны, а, наоборот, курчавились и
клубились, придавая Быкову некоторое сходство с разжиревшим поэтом Александром
Блоком. И все же…
Что-то такое в нем было. Возможно, это “что-то” исходило от
губ, пересохших от самой уважительной жажды в мире: жажды жизни. “Подлец” был
наполнен жизнью до краев. Как какой-нибудь римский патриций, обржающий мясо во
всех его проявлениях — от жареных быков до молоденьких гетер…
"Слишком много мяса”, — подумала Настя, едва не
хлопнувшись в обморок.
А Дмитрий Борисович Быков прищурил свои и без того узкие
рысьи глаза.
— Вы ко мне? — спросил он, обдав Настю густым
винным букетом, из которого она сразу же вычленила “Мукузани”, “Вазисубани” и
“Токай” пятилетней выдержки.
Ну, с богом, Настя. Вернее, с чертом… Бог бы не одобрил.
— Вы ко мне? — снова переспросил Дмитрий
Борисович.
— А вы против? — Памятуя о зубах, которые так
высоко оценила несчастная Марина, и о том, что сам Быков выбирает себе круг общения
по челюсти, Настя широко улыбнулась.
— Нет… — Быков ощупал ее глазами. — Такая
амазонка… Как я могу быть против!
— Тогда почему я еще не в квартире?
Это прозвучало как “почему я еще не в кровати?”, и хозяин
страшно оживился. Даже его пижонские усики распушились, и каждый волосок теперь
пытался соблазнить Настю самостоятельно.
— Прошу вас! — Быков изогнулся, пытаясь
одновременно втянуть брюхо, и простер руку в сторону мастерской.
Настя вошла, совершенно неумышленно задев дизайнера плечом.
…Мастерская начиналась прямо от порога. Никаких коридоров,
никаких прихожих, только сто пятьдесят квадратов впереди. Внушительная площадь.
Интересно, кто все это убирает?..
И все-таки сто пятьдесят квадратов имели и выгородки, и
укромные закоулки. А все свободное пространство было заставлено светильниками,
светильничками, лампами (большими и малыми, напольными и настольными), бра,
торшерами, стилизованными стеклянными подсвечниками. И это великолепие так или
иначе было связано с Женщиной. Вернее, с женскими формами, иногда — довольно
откровенными. Такого количества самых разнообразных “ню” с заключенными в них
электрическими лампочками Настя, конечно, не видела никогда. Ей даже в голову
не могло прийти, что можно поместить два патрона для лампочек в женскую грудь,
или в самый центр живота, или в самый низ живота…
