— Чем же он там занимался? — удивился эксперт.
— Не знаю. Писал свои исследования… Пишущая машинка в
наличии, а что еще нужно импо… Человеку в его положении, — тотчас же
поправился Забелин.
А Крянгэ снова трижды сплюнул через левое плечо.
— Значит, твои свидетели утверждают, что Спасского они
не видели, — закончив магический ритуал, сказал он.
— Да.
— А что, если эти трое…
— На объекте их пятеро.
— Неважно. Что, если эти трое… или пятеро лгут? —
осторожно спросил Крянгэ. — Если это они сами, так сказать, совершили
надругательство? И в данном случае имел место сговор…
— Сговор хохла, молдаванина и таджиков? Да еще в
России… Ты надо мной смеешься. Они нелегалы, по шестнадцать часов работают,
всего боятся, лишний раз с объекта не выходят… Даже в магазин не заглядывают.
Это и Спасский подтвердил. И парень, который к ним приставлен. Ты же их видел,
Игнатьич! Дремучие люди.
— Вот именно. Дремучие люди с первобытными
инстинктами, — Крянгэ задумчиво дернул себя за ухо.
— Интересно, как ты себе это представляешь? Владелица
приезжает в особняк, в котором, по утверждению Спасского, была только один раз.
И это, заметь, в течение года… А потом ей попадает шлея под хвост, и она
неожиданно решает приехать. И приезжает, когда сторожа нет на месте. И на нее тотчас
же набрасывается свора из пяти человек?
— Я просто высказал версию…
— Ты же эксперт, Игнатьич, — Забелин укоризненно
покачал головой. — Есть разница между тем, когда насилует один человек или
когда насилуют пять?
— Анализ спермы мы проводим…
— Молодцы, — похвалил Забелин эксперта. —
Думаю, что следов на теле было бы больше. А так — перерезанное горло и
сломанный ноготь. Только и всего.
— Только и всего, — как эхо повторил эксперт.
— И вообще их слишком много, чтобы сговориться. И чтобы
давать совершенно идентичные показания. И не путаться в них. И потом… Зачем им
городить весь этот огород с сатанинским алтарем, а потом бить во все колокола и
вызывать милицию? И привлекать к себе всеобщее внимание? Нет, огласка им не
нужна. Им деньги нужны. Чтобы семьи кормить в ближнем зарубежье. Ведь нет же
никаких гарантий, что после этого случая их не выкинут со строительства… А если
уж взыграли инстинкты, как ты говоришь, — дремучие… Куда проще прищучить
дамочку на нейтральной территории, где-нибудь на полянке, у пенька с опятами…
Сделать свое дело и зарыть труп тут же… А? Они ведь не знали, что сторожа в
особняке нет. И не знали, когда он вернется…
— Сдаюсь, сдаюсь, — поднял руки Крянгэ. —
Очень убедительно выступил. Пора тебе в адвокаты переквалифицироваться.
— Я тоже сдаюсь… Не могу понять, как же она там
оказалась, эта чертова шл… гражданка Алексеева… А все-таки… Что там у тебя
вырисовалось с отпечатком на стакане?
— Есть кое-какие соображения.
— Может, поделишься?
— Поделюсь. Но не сейчас.
— Тогда объясни хотя бы, какое отношение имеют
квартирные улики к особняку в Юкках?
— Думаю, самое прямое. Думаю, что человек, который
наследил в квартире у Алексеевой, наследил и в особняке.
— И ты его знаешь? — снова спросил Крянгэ.
— Возможно… — уклончиво ответил Забелин.
— Ну! Гений сыска! Гордость управления! — ядовито
польстил Крянгэ. — Молодежь должна брать с тебя пример. А кстати, где она?
— Кто?
— Да молодежь твоя. Стажер… Он мне сотенную должен. Еще
вчера обещал вернуть…
— Вот он вчера и отпросился. До завтра. Проблемы со
здоровьем. В постели лежит с приступом сенной лихорадки.
— Надо же! — изумился Крянгэ. — А сегодня
утром выглядел вполне цветущим. Ни тебе насморка аллергического, ни тебе
конъюнктивита…
— То есть как это — сегодня утром? — Теперь пришло
время изумиться Забелину. — Ты что, навещал его, что ли?
— Я не навещал, а вот он… Скажем так, мы вместе
навестили одного человека.
— Кого?
— Вернее будет сказать не кого, а что. Труп в морге.
— Труп?! Чей труп?
— Угадай с двух раз. Нашу овечку сатанинскую,
безвременно погибшую. Которую мы тут с тобой так горячо обсуждали. Елену
Алексееву. Я и зашел-то на полминуты, заключение по трупу забрать. А Пацюк твой
там сидит. Вернее, стоит, холодильный шкаф подпирает. Увидел меня и запрыгал,
как блоха. Чуть прозекторский стол не опрокинул и в дверь — шмыг… Я его
понимаю… Кому охота сотенную отдавать…
— Никому. Никому не охота, — подтвердил Забелин.
* * *
…Баклажан с чесноком.
Сороковая сигарета.
Наконец-то он до нее добрался. А значит, пора действовать.
Вот уже полчаса Забелин сидел под окнами серого
шестиэтажного дома, по карнизу которого прогуливались мордатые голуби и
гипсовые колхозницы с рабочими. Рабочие сжимали в жилистых руках отбойные
молотки, а колхозницы несли снопы колосьев. И над всей этой развесистой
социалистической клюквой гордо реял год издания дома: “1951”. Единицы по краям
светлого прошлого подпирали колонны. И Забелина страшно интересовала одна из
этих колонн — левая. Именно к ней прилепилось окошко на пятом этаже.
В нем горел свет.
Добив баклажан с чесноком, Забелин поднялся, вывернул из
крошечного скверика на такую же крошечную торговую площадь и, пройдя между
озябшими парусиновыми палатками, свернул во двор. Двор примыкал к кинотеатру
“Москва” и был заставлен вышедшими в тираж иномарками.
Через минуту Забелин уже поднимался по лестнице в угловом
подъезде.
На пятом этаже, возле квартиры № 44, он остановился и
прислонил к косяку похолодевший лоб.
Что ты делаешь, Забелин? Это ведь статья.
Статья 316 УК РФ. “Укрывательство преступлений”. А ты
прыгаешь в ее объятья, как девка к скотнику на сеновал. Еще не поздно
развернуться и уйти, еще не поздно перестать чувствовать себя вероотступником.
Еще не поздно…
Забелин сунул папку, которую держал в руках, под мышку и
нажал кнопку звонка.
Дверь распахнулась тотчас же, как будто его ждали. Нет, он
совсем не изменился, все такой же всклокоченный и такой же молодой, с молодой
щетиной и молодым порезом на подбородке. Незаживающим порезом. Одна морока с
ним, когда бреешься. У Забелина в молодости был точно такой же порез.
На том же самом месте.
Забелин коротко вздохнул и попытался улыбнуться.
— А я вот проведать пришел. — Улыбка получилась
вымороченная. — Как твое ничего?
