— Не говори ерунды, Диночка… — примирительно блею я, от
Динкиных вспышек у меня стучит кровь в висках.
— Отчего же? А, впрочем, ты права… Отчего же мне не
выйти на сцену, отчего мне не записать, мать его, диск… О несчастной любви к какому-нибудь
мужчинке… Или ко всем мужчинкам сразу… Какие там у нас самые распространенные
рифмы: «Меня — тебя»? «Любовь — кровь»? «Член — перемен»? О, отличный сюжет!
«Твой член так жаждет перемен»!… Лесбиянка, возвратившаяся в лоно
гетеросексуальной любви! Еще одна спасенная душа! Зрители будут рыдать…
— Диночка…
— Думаешь, не будут?
— Вот увидишь, Ленчик что-нибудь обязательно придумает.
— Он уже придумал… Два года назад… Будьте вы прокляты…
И ты, и твой Ленчик… Будьте вы прокляты…
Я все жду, когда она меня ударит. Это случалось
неоднократно, еще в период триумфа «Таис». Тогда Динка легко распускала руки, а
я легко мирилась с этим, папашкина школа. Папашка… папахен… Он по-прежнему
квасит, но его бесконечные запои перешли теперь в более цивилизованное русло,
смоченное хорошим виски. На водку он теперь и смотреть не может. Я купила ему
квартиру у Ледового дворца, он сам на этом настоял: оставаться в старой было
невозможно, только ленивый не кидал в него камнем, — папаша бесстыжей
извращенки, эй, что ж ты так плохо воспитал ее, папаша?!… Я и сама выслушивала
от него тирады позабористее, пока мои деньги не заткнули ему рот. Деньги кого
угодно сделают сговорчивым, папахен — не исключение. Грязные оскорбления
сменила приправленная виски философия: «Ну что ж, шалава… прошмандовка… и слова
тебе поперек не скажу. Рыба ищет где глубже, а человек — где лучше… Делай что
хочешь…»
Я все еще жду, когда Динка меня ударит. Но она не делает
даже этого. Она и пальцем не хочет меня касаться, прошли те времена, когда мы
касались друг друга. Касаться друг друга, по поводу и без повода — в этом тоже
была фишка «Таис». Касаться друг друга — в этом тоже было наше прошлое. Которое
мы обе хотим забыть.
Динкины вспышки заканчиваются так же внезапно, как и
начинаются. И я тешу себя надеждой, что когда-нибудь они и вовсе сойдут на нет,
и Ленчик перестанет звонить, и не нужно будет готовиться к этим звонкам. И мы
останемся в ленивом доме Ангела навсегда.
А, впрочем, me da lo mismo.
Мне все равно.
Это единственное испанское выражение, которое я знаю.
Единственное. Я произношу его без всякого акцента, оно как будто создано для
меня: me da lo mismo.
…Но я еще не знаю, что в один прекрасный день, за дешевыми
испанскими детективчиками в мягких обложках, найдется фолиант, более
приличествующий какому-нибудь старинному университету. Или музею. Но никак не
этому грубому, неотесанному дому. И мне перестанет быть da lo mismo. А фолиант
найдется и потащит за собой другой фолиант, который так никогда и не будет
создан.
«Как мы убивали Ленчика» — его примерное название.
Похожее на испанский детективчик в мягкой обложке. Оно
вполне бы вписалось в другие испанские названия: «Errar el camino»
[8]
,
«En visperas el asesinato»
[9]
, «Conjurado»
[10]
…
Я не знаю, как это переводится, но потертые картинки на первой странице
впечатляют: классическое красное и черное, цвет ночи и убийства, цвет матадора
и быка, мы до сих пор не были на корриде. А мне бы так хотелось посмотреть на нее,
хотя Динка уверяет, что в корриде нет ничего хорошего. Собачьи бои куда лучше,
те самые собачьи бои, на которые изредка ходят Пабло-Иманол и Рико.
Испанские детективы утешали меня, хотя я не понимала в них
ни одного слова. При желании их можно было бы прочесть, времени у меня много, а
от полумифической жены Пабло остался внушительных размеров
испано-русский-русско-испанский словарь и куча разговорников поменьше.
Совершенно бестолковых — чтобы понять это, мне достаточно было пролистнуть
несколько страниц. «Ноу hablaremos sobre de presios…»
[11]
не
имеют никакого отношения ни к нам, ни к Ангелу. А, впрочем… Цена нашего
пребывания здесь — Динкино тело, которое так нравится Пабло-Иманолу.
Разонравится — мы и лишней секунды здесь не останемся. Честно говоря, я даже
удивилась, когда узнала, что Ангел предложил пожить у него, очень великодушно с
его стороны. А ведь к тому времени Динка с Ангелом были знакомы не больше трех
дней, и все эти три дня Пабло-Иманол исправно отирался у нас в гостинице. Он
приходил с утра и так же исправно заговаривал с Динкой на вполне приличном
русском.
Со мной он и слова по-русски не сказал, скотина!
А когда какая-то сволочь стянула у нас кредитки и паспорта,
он чуть не разнес гостиницу и едва не пришиб портье (клявшегося, что никто
посторонний номером не интересовался и под сень «Del Mar» не входил, как
неприятно, бедные русские сеньориты!). Потом Ангел переключился на управляющего
(клявшегося, что такой конфуз произошел впервые, а репутация гостиницы… я,
конечно, не смею настаивать… но полицейские… вы понимаете, милые русские
сеньориты?)… С подачи не в меру суетящегося хозяина заявлять в полицию мы не
стали, а позвонили Ленчику на мобильник, прямо из кабинета. Ленчик обещал все
уладить, когда приедет в Барсу, а пока… Он отправит некоторое количество денег,
чтобы мы могли продержаться до его приезда.
Деньги он действительно выслал. На имя Пабло-Иманола
Нуньеса.
Этих денег мы не увидели, во всяком случае большей их части.
Зато Ангел предложил пожить у него, пока не разрешится ситуация с паспортами.
Ситуация могла разрешиться одним-единственным способом: Ленчик.
Ленчик приедет и все устроит. Как устраивал всегда. Нужно
только закрыть глаза и верить.
Так в нашей жизни и появился этот дом. Дом Пабло-Иманола
Нуньеса. Дом Ангела. К дому примыкает маленький запущенный сад: оливки,
апельсины, несколько крошечных миндальных деревьев. Оливки и апельсины нравятся
мне, миндаль — не очень. Может быть, потому, что Динкины глаза все привычно
называют миндалевидными. А Динку я терпеть не могу. Вернее, раньше не могла.
А теперь… Теперь — me da lo rnismo.
И все равно, мне не нравится миндаль.
А дом Пабло-Иманола нравится. И мне хотелось бы в нем
остаться. Я люблю бродить по нему. Я брожу по нему с закрытыми глазами. И — не
верю.
Я не верю ему до конца.
В нем есть что-то пугающее и притягивающее одновременно.
Какая-то тайна. Эту тайну невозможно потрогать, пощупать, попробовать на вкус.
Я не знаю, с чем она связана — со старыми стенами (Динка говорит, что дому лет
двести, никак не меньше); с самим Пабло, с его русской женой, с его собаками,
которых он иногда стравливает друг с другом на выжженной солнцем площадке в
глубине сада… Я не знаю.
