— От вашей.
— А зачем нам квартира? — Динка тоже сунула нос в
пластмассовое днище.
— Затем. Большую часть времени вы теперь будете
проводить вместе, так что удобнее, чтобы вы географически находились рядом. А
ездить за вами на Ветеранов, а потом в Веселый поселок мне как-то не улыбается.
К тому же на транспорте сэкономим.
— На чем еще собираетесь экономить?
— Не на вас, не беспокойся.
— Ну… не знаю… А где же располагаются апартаменты,
Леонид Леонидыч? В гостинице «Невский Палас»? — опущенная трюком с шампанским,
Динка запоздало попыталась вернуть свои позиции.
— Пока нет. Пока — скромнее. Жить будете на Северном
проспекте.
— Это еще где?
— Гражданка. Не ближний свет, но надо же с чего-то
начинать…
Вот хрень! Отродясь не была на Гражданке, а если и была — то
забыла как страшный сон. Гражданка с отрезанным метро, удовольствие ниже
среднего.
— А квартира двухкомнатная? — Динка неожиданно
проявила цепкую пенсионерскую сметку.
— Трех. Трехкомнатная. Со всеми удобствами и телефоном.
Еще вопросы будут? Или останетесь при своих халупах?
Конечно, Гражданка — не лучший вариант, западло, между нами
девочками… Но, с другой стороны, по сравнению с вечно пьяным папахеном, который
так и норовит заехать тебе в глаз… А потом долго плачется и полощет мозги
байками из прошлой счастливой жизни… По сравнению с этим и яранга на Крайнем
Севере покажется пятизвездочным отелем…
— Ну, я не против… — быстро сказала я.
— Это вообще-то странно… — Динка не собиралась
сдаваться так быстро. — Квартира какая-то… Может, кому-то так удобнее…
Может, у кого-то напряги с жильем… А мне и дома неплохо.
— Забудь. Теперь дома у тебя не будет еще долго, такая
уж специфика, — аккуратно пояснил Ленчик. — Привыкай.
— А я должна буду с ней жить? — Динка даже не
смотрела на меня, все то время, пока мы общались с Ленчиком, она ни разу меня
не взглянула.
— Еще как жить, — по лицу Ленчика пробежала тень
улыбки, смысл которой мы поняли чуть позже. — Но вряд ли вы друг другу
помешаете…
— А можно посмотреть на эту квартиру?
— Легко. Прямо сейчас туда и поедем…
…Дом, в котором Ленчик снял для нас квартиру, оказался не
затравленным блочным «кораблем» с узкими окнами (а такого от вероломного
Леонида Леонидовича Павловского вполне можно было ожидать) — напротив, вполне
приличным краснокирпичным комплексом на углу Северного и проспекта Шота
Руставели. Окна выходили на Руставели, на симпатичную, как детский конструктор,
заправку «Neste». С шестого этажа хорошо просматривалась трасса, забитая фурами
и юркими легковушками.
Да и сама квартирка оказалась вполне-вполне, тут даже Динка
не посмела рта раскрыть.
Комнат и вправду было три, вот только одна, самая большая,
оказалась забитой какой-то музыкальной аппаратурой.
В двух оставшихся все выглядело более-менее прилично:
офисные жалюзи на окнах, такая же офисная мебель со стандартным набором из
дивана, двух кресел и журнального столика, компьютер, музыкальный центр,
большой телевизор и видак. Аппаратура, судя по всему, была только что куплена:
в дальнем углу, сложенные друг на друга, стояли коробки.
— Ну как? — поинтересовался Ленчик произведенным
впечатлением.
— Не хило, — разбежавшись, Динка прыгнула на
диван. — А все работает?
— Хочешь проверить?
— Хочу…
Ленчик кинул ей пульты от музыкального центра и телека, и
Динка сразу же врубила их: по телевизору шел какой-то галимый сериал из жизни
отечественного криминалитета, а на волнах такой же галимой радиостанции
«Русское радио» жировала отечественная попсятина.
— Ну и дерьмо, — поморщилась Динка.
— Дерьмо, — согласился Ленчик. — Ну, ничего.
Об этом дерьме все скоро забудут. Потому что появитесь вы.
— Угу-угу… Вот так сразу и забудут.
— Сразу. Вы должны верить мне. Просто — верить и все.
Если вы не будете верить — ничего не получится.
— Я вам верю, — быстро сказала я.
Но мое мнение не интересовало Ленчика, в гробу он видел мое
мнение, мнение белой овцы, глупой и кроткой. Мнение черной овцы, умной и
строптивой, вот что интересовало его больше всего. Короткое «да», вот что он
хотел вырвать из ее глотки.
— А ты? Ты веришь мне?…
Вот хрень! Да он просто окучивал Динку! Лицо Ленчика стало
яростным и просительным одновременно. И беззащитным, как будто от Динкиного
ответа зависела вся его дальнейшая жизнь. И если Динка сейчас скажет ему «нет»,
то он просто сиганет из окна, повесится на резинке от трусов или перепилит себе
вены рашпилем. Он не спрашивал, он умолял.
— Ну-у… Вот если вы станете передо мной на колени,
Леонид Леонидыч… И поклянетесь, что так оно и будет… Тогда, может быть…
Ничего себе овца! Вконец обуревшая наглая овца! Сейчас этот
цыганистый парень развернется и так заедет ей по зубам, что придется менять
челюсть… Или…
Додумать показательную порку для Динки я не успела. Ленчик,
до этого довольно жестко прессинговавший нашу брюнетистую сучку, просветленно
улыбнулся, кивнул головой и упал на колени. Натурально упал, без всякой
подготовки, со всей дури, с оттягом, с громким стуком, на желто-восковой
паркет, — я даже испугалась, что он раздробит себе колени. Но, видимо,
Ленчик успел сгруппироваться — во всяком случае, просветленная улыбка с его
лица не сошла. Наоборот, стала еще нестерпимее.
— Клянусь… Клянусь тебе, Дина. Если бы у меня Библия
была — поклялся бы на Библии. Ты веришь мне, девочка?
Сколько же она молчала, сучка? Сколько она молчала, в упор
разглядывая Ленчика, с каким-то веселым ужасом? Три секунды, пять? А может быть,
минуту, две, десять? В любом случае, в самом конце этих бесконечных секунд…
минут… Динка прикрыла глаза… и провела по губам кончиком острого языка. Круто
же у нее получилось, надо запомнить эту фишку…
— Ты веришь мне, девочка?
— Да.
Это ее короткое одинокое «да» было куда весомее моего
заискивающего «я вам верю». Вот тут-то я и поняла, что с Динкой у меня будут
сложности. Похоже, я уже начинаю ненавидеть ее. По-взрослому, по-волчьи. Я
начинаю ненавидеть ее, потому что у меня никогда не хватит смелости быть такой,
как она. Я начинаю ненавидеть ее, потому что ее — строптивую и неуступчивую —
всегда будут любить больше. Строптивым и неуступчивым достается все, кому нужна
кроткая посредственность?… Проклятая Динка, и почему я не такая, как она?…
Почему, почему?…
Пока я угорала от этих паскудных завистливых мыслишек,
Ленчик как ни в чем не бывало поднялся с колен и подмигнул нам.
