— Боитесь собак? — раздался чей-то насмешливый голос.
— Не боюсь, — Никита, загипнотизированный клыками
кавказца, был не в состоянии даже посмотреть на неожиданного утреннего
собеседника. Но уж не Толик, точно: голос был женским.
— Да ладно вам… Сейчас приведем мальчика в чувство.
«Приведем мальчика в чувство» — интересно, к кому это
относится? К Джеку или к нему самому? Ответом на вопрос был легкий свист,
отдаленно напоминающий художественный. Джек повернул на свист косматую голову,
но рычать не перестал.
В любом случае Никита получил передышку.
Теперь можно было рассмотреть неожиданную спасительницу.
Неожиданную во всех смыслах: это была та самая брюнетистая овца, с которой он
столкнулся в ванной вчерашним вечером. Но теперь овца вела себя отнюдь не
по-овечьи. Она присела на корточки и постучала по земле кончиками пальцев. И
негромко рыкнула — Никита даже опешил от неожиданности. А Джек… Джек, очевидно,
тоже испытал сходные эмоции. Во всяком случае, напрочь позабыв о Никите, он
двинулся к девушке. Несколько секунд они смотрели друг на друга, но сути мизансцены
Никита так и не понял: место ему досталось не слишком удачное, только и
лицезреть, что куцый хвост кавказца и упрямый лоб девчонки.
Этот-то упрямый лоб и сделал свое дело: Джек перестал
рычать, тихонько заскулил, а потом случилось и вовсе невероятное. Пес,
созданный для того, чтобы рвать на части зазевавшегося обывателя, подошел к
девушке и ткнулся мордой ей в лицо.
И облизал его.
Брюнетка восприняла это как должное: она улыбнулась и
потрепала Джека по загривку. А потом послала такую же улыбку Никите.
— Вот и все, — сказала она.
— Лихо, — только и смог выговорить Никита. —
Вы всегда так умело договариваетесь?
— Всегда… С собаками — всегда. Не подбросите меня до
города?
— До Питера?
— А что, поблизости есть еще какой-нибудь город?… До
Питера.
Ого, очевидно отношения с Толяном не так безоблачны, если
она выскочила из постели в такую рань и решила покинуть дом. Ведь Никита с
хозяйским «мерсом» мог и не подвернуться…
— Конечно. Буду рад.
Радость было сомнительной, а вот любопытство — самым настоящим.
Неприкрытым и искренним. Не так часто увидишь девицу, легко и без единого
выстрела справляющуюся с волкодавами.
— Вас как зовут? — спросил Никита, едва они
миновали церквушку на горе.
— Это важно?
— Да нет… Просто я подумал…
— Джанго.
Это было похоже на собачью кличку. Настолько похоже, что
Никита едва не выпустил руль и искоса взглянул на свою неожиданную спутницу.
— Не понял… Как?
— Джанго.
— Диковинное имя.
— Да уж какое есть…
А ведь ей, пожалуй, идет! Идет эта дерзкая кличка с
сомнительным "о" в окончании. Идет — коротко стриженным темным
волосам, едва — прикрывающим че??еп; идет — черной футболке, сквозь которую
просматривается маленькая грудь с крупными горошинами сосков; идет — бледным
запястьям с полудетскими кожаными амулетами; Идет — четкому мальчишескому
профилю.
Профиль и правда был четким, и только теперь Никита понял,
почему вчера ему на ум пришло это слово — «врасплох». Джанго была хороша и при
свете дня, но овечьей красотой здесь и не пахло. То есть она хотела, чтобы
пахло, вот именно — хотела. Она хотела прикинуться овцой — для всех без
исключения. Кроме разве что зеркала, перед которым можно было расслабиться и
показать свое истинное лицо — умное, волевое и бесконечно вероломное. Что-то
подобное могли на пару слепить Мариночка с Экой, а здесь, пожалуйста, —
все в одном флаконе. Но Джанго не повезло: в зеркале по дза держа лея Никита,
который и увидел то, что не должен был видеть… А как играючи она справилась с
кавказцем! Не-ет, такая девушка вряд ли может кому-то принадлежать, тем более —
вшивому охраннику вшивого загородного дома.
— Вы дрессировщица? — аккуратно поинтересовался
Никита.
— А что, похожа?
— Ну, в общем…
— Нет, я не дрессировщица. Хотя… В некотором роде…
В некотором роде! Да ты создана для того, чтобы укрощать
жизнь. И все, что сопутствует этой жизни, — собак, людей, первый снег,
ветер над заливом, журнал «Вопросы культурологии» с квелым эссе о Гийоме
Нормандском…
— А вы — шофер хозяина дома… Я правильно поняла?
— Верно, — не стал отпираться Никита.
— Говорят, он недавно женился…
— Говорят.
— На молодой девушке, — голос Джанго вдруг стал
глуше, и в нем отчетливо проскользнули влажные, частнособственнические нотки.
— Он и сам еще не старый…
— Да… Не старый, — она тотчас же укротила голос,
как укротила собаку десять минут назад. Теперь в нем не было ничего, кроме
вежливого равнодушия.
— А вы знакомы? — Никите не стоило задавать этот
вопрос, и все же он не удержался.
— С кем?
— С Окой Алексеевичем… Или с его женой…
— Не имею чести.
Как же, как же, не имеешь чести! Эта честь и яйца выеденного
не стоит, за эту честь ты и гроша медного не дашь, вон как ноздри раздуваются!
— Значит, вы подружка Толика? Только теперь она
повернулась к нему. И смешно сморщила нос.
— А что, не похожа?
— Нет, — честно признался Никита. — Уж
слишком для него хороши.
— Я тоже так думаю… А для вас?
— Что — для меня?
— Для вас — не слишком?
Уж не флиртовать ли она с ним надумала? Ха-ха, сначала
хозяйская Мариночка, теперь вот странная девушка по имени Джанго… Прямо
паломничество какое-то… Хадж, ей-богу. К Никитиному сердцу, подозрительно
смахивающему на отполированный вечностью священный камень Кааба. То ли у
красивых девушек под занавес лета плавятся мозги, то ли тип прянично-латинского
миндалевидного любовника популярен гораздо больше, чем Никита предполагал.
— Для вас — не слишком? — она все еще ждала
ответа.
— И для меня — слишком.
— Да вы не волнуйтесь так, — с готовностью
рассмеялась девушка. — Никто не собирается вонзать клыки в вашу семейную
жизнь.
Никита перехватил цепкий взгляд Джанго, устремленный на его
слегка потертую, слегка сморщившуюся от потерь обручалку.
«А никто и не волнуется, дорогая, никто особенно и не
волнуется… Разве что твой взгляд настораживает — из их придонного карего ила
так и прет едва заметная желтизна: почти такая же, какая была в глазах у псины,
которую ты приручила…»
