В этом одиночестве Никита и простоял у дома минут двадцать,
поеживаясь от утреннего холода. Ничего не скажешь, место для загородного дома
выбрано неплохое. Да что там неплохое — отличное место! Дом стоял на горе, и
добрый десяток террас, укрепленных соснами, туями и аккуратно подрезанным
малинником, спускались на узкую заброшенную дорогу. С улицы дом казался обычным
новорусским особняком, зато со стороны участка и заброшенной дороги… В нем было
что-то итальянское, прогретое солнцем… Никита видел такие палаццо в Мантуе и —
чуть позже — во Флоренции: изгороди, увитые плющом, посеревшие от времени
решетки ворот, натуральный растрескавшийся камень, полный кузнечиков и
воспоминаний…
К дому со стороны террас прибавили еще один этаж; маленькая
итальянская тайна, недоступная улице. Этот — первый — этаж; тоже был обложен
камнем, плющом, кузнечиками и воспоминаниями. Вплотную к нему примыкала
площадка — как раз в стиле внутреннего дворика: небольшой фонтанчик и плетеные
кресла, расставленные полукругом, поближе к журчащим струям. На креслах
валялись соответствующие случаю пледы, глянцевые журналы и маленькие
декоративные подушки — в таких креслах хорошо встречать старость, рассеянно
глядя на сосновые иголки, перезревшую малину и туман.
Было тихо.
Так пронзительно тихо, как только и бывает поздним летом. А
звук возник лишь потом; собственно, он и должен был возникнуть, и как только
Никита забыл? Собака. Никита видел ее вчера, когда подъезжал к дому. Огромный
кавказец по кличке Джек. Джек, как и Толян, жил в загородном доме
Корабельникоffа постоянно. Скорее всего, Ока Алексеевич приобрел его по случаю,
уже взрослым, для охраны особняка. Днем кавказец дрых или лениво бегал вдоль
тонкой, не ущемляющей собачьего достоинства проволоки, а ночью свободно
перемещался по участку, отпугивая гипотетических непрошеных гостей. Встречаться
с лохматым монстром Никите не хотелось, уж лучше обогнуть дом и вынырнуть у
«мерса», припаркованного рядом с хозяйским гаражом. Раздумывая, как бы
поэлегантнее это сделать, Никита машинально присел на ближайшее к фонтану
кресло и так же машинально вытянул из-под задницы журнал. Журнал оказался на
удивление не глянцевым, никакого намека на стероидный «Man's health» или овечий
«Cosmopolitan», вполне серьезное академическое издание под таким же серьезным
академическим названием «Вопросы культурологии» Страниц триста, никак не
меньше. Представить, что подобную высокоинтеллектуальную лобуду читает Толян,
было так же невозможно, как вообразить, что ее читает кавказец Джек. Или
какая-нибудь пришлая овца. Или сам Корабельникоff. Разве что — Нонна
Багратионовна. Никита открыл журнал на середине и тотчас же наткнулся на
знакомое до изжоги имя Гийома Нормандского Вернее, журнал открылся сам — и все
из-за закладки, которой служила узкая полоска фотографических негативов, кадров
шесть-семь, навскидку и не скажешь точно. Но Гийом Нормандский — это
показательно.
Нонна Багратионовна, никаких сомнений, любого другого, не
столь продвинутого человека стошнит при одном упоминании благородного
старофранцузского имени Никита сразу же вспомнил разговор недельной давности,
когда, в очередной раз вломившись в предбанник, застал Нонну, стоящую на коленях
у шкафа с развороченными внутренностями: папками, подшивками, бюллетенями,
рекламными проспектами. Секретарша рылась во всем этом полиграфическом
великолепии и страшно нервничала.
— Что-нибудь потеряли, Нонна Багратионовна? —
галантно осведомился Никита.
— Да нет, ничего особенного, — не сразу ответила
Нонна. — Просто журнал куда-то сунула… Найти не могу, а там — Гийом, его
последний глоссарий. С комментариями, между прочим, самого Микушевича… Кому он
только мог понадобиться в этой богадельне… в этом филиале пивного бара-ума не
приложу…
Имя «Микушевич» ни о чем не говорило Никите, должно быть,
еще один интеллектуальный божок из пантеона прошлой жизни Нонны Багратионовны.
— И что за журнал?
Секретарша посмотрела на Никиту с сомнением.
— Ну, название вам ничего не скажет, не ваш профиль,
дорогой мой… Да черт с ним, с журналом, хотя обидно, конечно…
Не черт с ним, совсем не черт! Нонна злилась по-настоящему,
так злиться из-за пропечатанного петитом глоссария с комментариями никому и в
голову не придет.
— Может быть, вам помочь в поисках, Нонна
Багратионовна?
— Не стоит…
Она как будто устыдилась этого своего яростного напора и
принялась сбрасывать папки и проспекты обратно в шкаф не глядя, что тоже никак
не вязалось с ее почти немецкой аккуратностью: у каждой бумажки в ее хозяйстве
существовало строго отведенное место, у каждой скрепки. И вот теперь — такое
наплевательство, надо же!…
Никита сразу же позабыл об этом маленьком инциденте
недельной давности и не вспомнил бы о нем никогда, если бы Гийом Нормандский с
комментариями Микушевича сам не подал о себе весточку. И где — в вотчине
Kopaбeльникoffa!
Неужели секретарша-страстотерпица и здесь оставила свой
унылый средневековый хвост? Вернее, позабыла его среди облегченной роскоши с
стиле «евродизайн»…
Странно, Никите казалось, что Нонна Багратионовна никогда не
бывала в загородном доме босса, не те отношения… Хотя кто знает — те или не те…
Уж очень она расстроилась из-за мальчишески-скороспелой женитьбы патрона. Лучше
в это не влезать, меньше знаешь — крепче спишь. А журнал называется совсем не
криминально, и слово «культурология» не такое уж сложное, чтобы совсем не
поддаваться расшифровке… И какая только вожжа попала под хвост Нонне?…
Конечно же, он мог оставить журнал там, где нашел, — в
плетеном кресле, приспособленном для праздного отдыха праздных людей, но никак
не для изучения вопросов культурологии. Но чертова секретарша так убивалась по
поводу пропавшего Гийома… Почему бы не порадовать ее счастливой находкой?
Никита свернул журнал в толстую трубку и сунул во внутренний
карман летней куртки. Можно двигать к машине, да и собака, похоже, замолчала.
Но тишина оказалась обманчивой.
Никита убедился в этом, стоило ему только завернуть за угол
дома. Джек жрал свой сухой корм не напрасно. Ох, не напрасно. Никиту встретили
клыки, ощерившиеся всего лишь в полуметре: назвать это дружеской улыбкой не
поворачивался язык.
— Пошел отсюда, — прошептал Никита голосом,
моментально съехавшим до позорного дисканта. — Пошел, пошел…
Шепот Никиты не произвел на пса никакого впечатления,
напротив, даже разозлил. Джек угрожающе зарычал, а Никита стал судорожно
прикидывать, чем бы защититься. «Вопросам культурологии» не было бы равных в
отпугивании мух и комаров, но как оружие против оголтелого кавказца они бесперспективны.
То есть абсолютно бесперспективны… Никита никогда не задумывался, боится ли он
собак, да и случая как-то не представлялось, да и смешно бояться — ему,
взрослому мужику с кое-какой мускулатуркой, пусть и не сверхвыдающейся, но все
же, все же… Но теперь он испугался. По-детски, до моментально взмокшего
затылка. И жалкого потренькивания стеклянных внутренностей. Еще секунда — и
чертов пес разнесет их в клочья. Вот только кто будет платить за бой посуды?…
